Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– Думаю, это было бы неуместно, – сказал Овид. – Мне жаль, Лоранс, но я договорился с вашими родителями, что буду привозить вас сюда утром и отвозить домой вечером, и я не могу взять на себя смелость оправиться с вами без их разрешения на прогулку по какому-то другому маршруту. Понимаете, малышка, после того как овдовел, я стал закоренелым холостяком. Если нас увидят вдвоем на местной автодороге, причем вы ведь еще так юны…

Слова, которые употребил Лафлер, вызвали у Лоранс сильное раздражение. «“Малышка”… “Вы ведь еще так юны”… Он что, считает меня младенцем?» От охватившего Лоранс негодования ее лицо стало еще красивее.

– О господи, да не называйте вы меня малышкой! Я, между прочим, уже достигла того возраста, когда можно обручаться и выходить замуж. Кроме того, ваши аргументы звучат неубедительно. Нас вот уже неделю каждый день видят вместе – и в Робервале, и здесь. А еще вы сами сказали, что общество развивается. Мужчина, которого хорошо знают и уважают в регионе, вполне может повезти куда-нибудь на своем автомобиле дочь одной из своих хороших подруг… Я просто вам не нравлюсь – только и всего!

Лоранс резко поднялась со стула – так резко, что стул опрокинулся. Выскочив из здания наружу, она побежала к елям, чтобы спрятаться где-нибудь среди них. Найдя укромное место, она остановилась и дала волю слезам. «Боже мой, ну зачем я это сказала? – мысленно спрашивала она себя, всхлипывая. – Он не захочет, чтобы я и дальше приезжала, и прекратит все то, что приносит мне столько радости. Мне следовало бы помалкивать, хитрить, изображать из себя серьезную холодную девушку, неспособную испытывать желание и любовь».

Овид разыскал ее и подошел, чувствуя большое смущение. Она сделала вид, что собирается снова бежать прочь, но он удержал ее, схватив за руку.

– Мне очень жаль, – прошептал Овид. – Не плачьте, ничего ужасного не произошло. Лоранс, прошу вас, возьмите себя в руки! Мне следовало предвидеть, что такое может произойти. Я, возможно, сам это спровоцировал, пусть даже и неумышленно. Если говорить откровенно, вы мне нравитесь, и даже очень. Однако мне уже сорок лет, а вам – всего лишь шестнадцать с половиной. Это, с моей точки зрения, – непреодолимый барьер, настоящая гора. Я ведь вам в отцы гожусь.

– Но вы же мне не отец! – возразила, фыркнув, Лоранс. – Есть очень много семейных пар, в которых муж и жена прекрасно уживаются друг с другом, хотя между ними очень большая разница в возрасте. Правда заключается в том, что вы все еще влюблены в мою маму. Киона меня об этом предупреждала.

Лоранс заплакала еще сильнее: она вдруг очень сильно – до боли в душе – затосковала по Кионе и Мари-Нутте. Они ведь росли все втроем и очень сильно сблизились. Особенно тогда, когда находились в школе-интернате.

– Влюблен в вашу маму… – пробормотал учитель. – Какой смысл это отрицать? Да, я был влюблен в нее. Во время войны. Она была одинока и пыталась побороть горе, вызванное потерей новорожденного. А ее голос – голос Снежного соловья! Это ведь настоящее чудо! Как-то раз она спела песню «Голубка» – и я не выдержал, я сделал из нее своего идола. Кто мог бы не влюбиться в вашу маму? В нее влюбились Пьер Тибо (один из бывших приятелей вашего отца), я, ваш отец и множество других – неизвестных нам – мужчин по всей нашей стране. А в скором времени все начнут влюбляться и в вас, Лоранс. Если Эрмин обладает от рождения удивительным голосом, то ваш талант заключен в ваших пальцах. Кроме того, вы очень красивы. Я же должен закрывать глаза на вашу красоту и стараться не слышать ваш плач, даже если это стоит мне больших усилий.

Лоранс в ответ закивала. Ее восхитили комплименты Овида в ее адрес и опьянил его вкрадчивый голос, который, казалось, ласкал ее. «Он меня любит, я в этом уверена, но боится того, как отреагируют на это другие люди, в особенности мои родители. Мне нужно ждать и дальше находиться рядом с ним, общаться с ним побольше».

– Простите меня, Овид, я глупая. Думаю, в моем возрасте девушки мечтают о том, чтобы нравиться мужчинам, быть соблазнительными и чувствовать, что они уже превращаются в женщин. Я сегодня утром что-то разнервничалась, да еще вы разозлили меня тем, что стали обращаться со мной как с маленькой девочкой.

Овид не поверил ее словам, но сделал вид, что верит, чтобы наконец-то завершить этот разговор, который казался ему слишком уж интимным.

– Я вас прощаю. В наше время всё уже перестало быть простым. Ваши родственники очень взбудоражены исчезновением Кионы и возвращением Шарлотты. А вы к тому же сейчас разлучены со своей сестрой-близняшкой.