Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

Мирей беззвучно заплакала. Когда Шарлотта стала ее целовать, она прикрыла глаза и зашмыгала носом.

– Я все время тосковала по твоим глазированным оладьям и пирогам с изюмом и патокой, моя дорогая Мирей, – сказала Шарлотта. – А откуда взялась эта собачка?

Лоранс, державшая Фокси на поводке, поспешно ответила:

– Эта собака принадлежит Луи.

– А где он, Луи? И где Мари-Нутта, Киона, Мукки? – удивленно спросила Шарлотта.

Ей все объяснили. Узнав о бегстве Кионы, она удрученно воскликнула:

– Боже мой, какая история! Поступок Кионы меня очень удивляет. Она заставила вас сильно переживать!

– Мы надеемся, что нам удастся разыскать ее уже в ближайшее время, – вздохнула Эрмин. – Подождите-ка, я еще не обнялась с Людвигом…

Она подошла с любезной улыбкой к этому красивому немцу. В свои тридцать три года он сохранял внешность вечного юноши. Его очень светлые волосы были коротко подстрижены, а темные зрачки голубых глаз были такими маленькими, что иногда создавалось впечатление, будто их вообще нет. У этого высокого худощавого мужчины сохранялось такое же ангельское лицо, какое пленило сердце Шарлотты восемь лет тому назад. Находясь в лагере для военнопленных, расположенном на севере провинции Квебек, он сбежал оттуда и забрел во время сильного снегопада в Валь-Жальбер. Там он спрятался в каком-то подвале и умер бы от голода и холода, если бы его не спасла Киона. Затем ей «на смену» пришла его будущая жена, которая даже отдала ему свое девичье тело и одарила его своей беззаветной любовью.

– Я очень рад снова видеть вас, Эрмин, – сказал Людвиг, старательно выговаривая французские слова. – Я никогда не забуду те годы, которые провел там, на берегу Перибонки. Празднование Рождества…

– Спасибо, Людвиг, это очень любезно.

Их перебила Лора, щеки которой казались розоватыми в желтой тени ее зонтика от солнца:

– Давайте поскорее пойдем в дом. Малыши смогут освежиться, а мы перекусим в саду, в беседке.

Дорога была недлинной, однако все шли очень медленно, продолжая разговаривать. Нужно ведь было поговорить о Тошане, все еще находящемся во Франции, о ревматизме Мирей, о последних шалостях Луи, о замечательных успехах Мукки в учебе. Шарлотта, слегка ошеломленная громким гулом голосов и таким количеством внимания, уделяемого ее особе, радостно посмеивалась.

– Как здесь хорошо! – воскликнула она, входя в дом Лоры. Эти слова она произнесла в характерной квебекской манере.

Людвиг усмехнулся: его жена давно уже не говорила с таким квебекским акцентом.

– Теперь она, по крайней мере, выйдет из депрессии! – тихонько сказал он Жослину.

– Черт побери, ее тоска по родине достигла такой степени?

– Да, она ничего не ела и почти не спала.

– Мальчик мой, вы правильно сделали, что привезли ее сюда, к родным.

– Несомненно, месье Шарден, но у меня и не было другого выбора.

– А-а, ну да, ваша женушка с характером! Мы ее хорошо знаем, нашу Лолотту: если она не получает того, что хочет, жизнь останавливается.

– Именно так, – кивнул Людвиг.

Шарлотта пошла вверх по лестнице вслед за Лорой, чтобы взглянуть на жилые комнаты. За ними увязались Эрмин и Лоранс. Мадлен осталась стоять в окружении четырех детей – Томаса, Катери, Констана и Адель. Они настороженно разглядывали друг друга.

– Я угощу маленьких шалунов лимонадом! – весело крикнула Мирей из кухни. – Идите сюда.

Жослин и Людвиг отправились на кухню. Людвиг повел за собой Томаса, а вслед за ним пошла, прихрамывая, Адель.

«Господи, как она несчастна! – подумала индианка, еще крепче прижимая Катери к своей груди. – Инвалид на всю жизнь».

Четвертью часа позже все собрались в саду и расселись в беседке. Посреди стола из вскрытого лаком металла стоял пирог с изюмом и патокой – произведение кулинарного искусства с поблескивающей аппетитной коричневой корочкой из жженого сахара. Это был любимый десерт Эрмин, которая научила готовить его и своих дочерей. Глазированных оладий в тот день не подавали, потому что это лакомство было одной из зимних традиций.

– Я испекла два больших пирога с засахаренными фруктами, – сообщила Мирей. – Малыши тоже могут их есть, потому что я не добавляла в них ром.

– Твои вкусненькие пироги! – вздохнула Шарлотта. – Мимин, скажи, ты споешь для нас? Я рассказала Адели, что ты – великая артистка. Ты прислала мне одну из своих пластинок, но она – я сама не знаю, каким образом – куда-то запропастилась.

– Ты ее разбила, – подсказал Людвиг.