Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– С такой скоростью ты не успеешь нарядиться и до полуночи, моя Голубая фея, – пошутил Тошан. – Кстати, эта твоя ночная рубашка из розового атласа вызывает у меня кое-какие шаловливые мысли.

– Опять? Ты ненасытный! – тихо рассмеялась с польщенным видом Эрмин. – Тошан, мы заперлись здесь еще три часа назад. Я не смогла ни помочь Мадлен переодеть малышей, ни поговорить с Мукки и Луи.

– Нам было хорошо здесь вдвоем, моя дорогая. Тебе ведь, насколько я вижу, и самой понравилось, – сказал Тошан. – Что касается этих двух шалопаев, то мы с тобой в курсе их подвигов, – с саркастическим видом добавил он. – Твой брат кричал на лестнице так громко! Ну как тут было не услышать, что они снова увидели того старого лося, больше шести футов от земли до шеи, и что Мукки проскользил футов тридцать по обледеневшему снегу, когда тормозил. Тем не менее ничто не могло омрачить нашу встречу!

Эрмин посмотрела на Тошана с коварной улыбкой. Она подняла руками свои длинные светлые волосы так, что ее грудь приподнялась и стала четче проступать под атласом ночной рубашки.

– Да, мне понравилось, – тихим голосом призналась Эрмин. – Все эти дни и ночи, которые я провела одна, без тебя рядом со мной в кровати, показались мне такими длинными! А теперь давай-ка немножко поторопись. Я достала твой серый костюм и твою шелковую рубашку.

– Нет, у меня будет другая одежда. Сегодня вечером я отдам должное своим предкам – индейцам монтанье. Я привез свои кожаные штаны и тунику из оленьей кожи, расшитую Одиной.

– Поступай, как считаешь нужным. Ты мне нравишься в любом виде. Так ты считаешь, что наша дорогая Одина прекрасно устроилась в Большом раю вместе с твоими двоюродными братьями?

– Вместе с моими двоюродными братьями и моим охотничьим ружьем… А какое ты выберешь платье для себя?

– Платье из розового муслина, украшенное стразами на груди. Я надевала его только раз – тогда, когда выступала в Пуэнт-Блё.

– Вот и хорошо, ты будешь выглядеть в нем восхитительно. Да, кстати, а есть какие-нибудь новости про Эстер и Овида, наших молодоженов?

– Киона разговаривала с Эстер по телефону в пятницу. Наши молодожены, как ты их называешь, проведут праздники в Нью-Йорке. А следующим летом они поедут в Париж. Овид уже давно мечтает посетить этот город.

Тошан с неудовольствием вспомнил о том, как в годы войны он уехал в Европу, оставив свою жену тосковать по нему в Валь-Жальбере. Овид же все время старался свою жену как-то развлечь, и эта задача облегчалась тем, что они оба интересовались литературой и искусством.

– Овид раньше любил тебя, – сказал Тошан нейтральным тоном. – Он сам мне в этом как-то раз признался.

– Может, и любил, но теперь он очень любит Эстер. Она – женщина, которая ему очень подходит. Ну да ладно, сейчас Рождество, а потому давай пока не будем говорить о прошлом.

– Хорошо, моя маленькая женушка-ракушка. Знаешь, а Наку сказал мне, что украл бы тебя у меня, если бы был моложе. Подумать только: это были едва ли не последние его слова перед тем, как он умер. Они – свидетельство того, что он очень высоко ценил твою ослепительную красоту и твой талант.

Тошан обхватил Эрмин руками и стал целовать ее в шею, в лоб, между грудей. Она закрыла глаза и прижалась к нему.

– Любовь моя, – прошептала она ему на ухо, – мне не терпится вернуться в Большой рай, и пусть зима засыплет все снегом так, чтобы мы с тобой вдвоем стали там пленниками и проводили ночь за ночью вместе в нашей постели.

– Мин, скажи, а ты серьезно говорила насчет Констана? Он не пойдет в школу? Мы заберем его с собой?

– Да, Тошан, ему в школе очень не нравится. Я сама могу научить его читать и писать. Его учитель, похоже, даже обрадовался тому, что избавится от такого недисциплинированного ученика.

– Хорошо, я капитулирую. Делай то, что тебе кажется правильным. Женщины всегда правы, не так ли?

Они снова обнялись и поцеловались, радуясь тому, что любят друг друга все так же страстно и что их недавние ссоры уже ушли в прошлое.

Киона, сидя с поджатыми ногами на своей кровати, только что увидела мысленным взором, как Эрмин и Тошан крепко обнимаются и целуются в губы. Удивившись этому своему видению и растерявшись, она безуспешно пыталась понять, зачем ей вдруг дали возможность увидеть интимную сторону личной жизни ее сводной сестры и Тошана.

– Кто это сделал? – прошептала она, положив ладони на свое ожерелье из ракушек. – Наку? Алиетта?

Она улыбнулась, подумав о том, что сейчас кто-то невидимый наблюдает за тем, как она ломает себе голову. Однако вскоре ее мысли снова переключились на ее главную заботу: она стала размышлять о том, стоит ли ей, выражаясь словами Лоры, «сделать себя красивой». «Если я накрашусь, попытаюсь сделать прическу и надену то платье, которое вытащила из гардероба, близняшки опять станут надо мной подтрунивать и следить за каждым моим жестом и каждой моей улыбкой, – подумала она. – Но их ждет разочарование: я останусь такой, какая я есть».