Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– Иисусе милосердный, это неплохая мысль! – заявила Мирей, уже усевшаяся в тени. – Не стесняйся, Мимин! Лично мне нравится и этот день, и вообще моя жизнь. Я в этом доме как кот в масле катаюсь… Хотя нет, правильнее сказать «кошка». Старая драная кошка.

– Мирей, не говори таких слов в присутствии детей, они станут их повторять! – запротестовал Жослин. – Посмотри-ка, какой веселой стала физиономия у Констана. Ступай на кухню, мальчик! Ты уже достиг того возраста, когда можешь чем-то помочь. Принеси сахарницу и тарелку с блинчиками.

– Нет, папа, он может ее уронить. Хватит и сахарницы! – вмешалась Эрмин. – Я целый час топталась на кухне, чтобы приготовить для вас эти блинчики, поэтому мне совсем не хочется, чтобы они шлепнулись на траву.

Лоранс расставила на столе чашки из китайского фарфора, а Киона принесла пузатый чайник для заварки, из носика которого шел пар.

– Спасибо, мои дорогие! – промурлыкала Эрмин.

Она начала петь, но старалась не напрягаться и пела негромко. Однако так продолжалось недолго. Вскоре она уже стала брать высокие ноты и, к великой радости детей, делать танцевальные движения. Катери начала хлопать в ладоши, Констан – тоже, а Адель просто сидела и слушала, как зачарованная.

– Это песня, обращенная к Магали, из оперы «Мирей»! – сообщил Жослин, когда его дочь закончила петь.

– Я выучила ее, чтобы доставить удовольствие Бетти – моей дорогой Бетти, – задолго до того, как стала выступать на сцене. Как-то раз зимним вечером я спела ее Мелани Дунэ – очаровательной пожилой женщине, которая жила на улице Сен-Жорж. Мне тогда было четырнадцать лет. Она напустила на себя возмущенный вид и сказала мне, что эта песня фривольная и что петь ее меня научили явно не монахини из монастырской школы. Мне очень нравилось ходить по заснеженным улицам Валь-Жальбера! Из печных труб валил дым, а во всех окнах горел свет. Мне помнится, я носила горячий суп мадам Дунэ, а сестра-монахиня по имени Викторианна готовила для нее целебные настои из трав.

Киона ласково положила руку на плечо Эрмин. Это легкое прикосновение позволило ей увидеть те сцены из прошлого, которые мелькали сейчас перед мысленным взором ее сводной сестры.

– Ты также пела ей песню «Скиталец из Канады», которая очень нравилась Жозефу, – сказала Киона.

– Спой, мама! – попросила Лоранс. – Я ее не слышала.

– Хорошо, если вспомню слова… Позвольте мне подумать.

Жослин сел на одну из скамеек и, улыбаясь, стал набивать свою трубку. В тот же момент появилась Мадлен, спустившаяся со второго этажа. Она села рядом с хозяином дома, неизменно очень сдержанная. Эрмин начала петь песню в медленной и меланхоличной манере.

Мирей пустила слезу, а Лора, к горлу которой подступил ком, не смогла удержаться от того, чтобы не зааплодировать. На нее нахлынули воспоминания. Она вспомнила, как сидела в глубине роскошного обеденного зала в отеле «Шато-Роберваль» в траурных одеждах, слушая, как поет чудо-ребенок, которого уже тогда называли Соловьем из Валь-Жальбера. Восхищаясь талантом и великолепным голосом своей дочери, она сейчас испытывала такое же чувство гордости, как и тогда, в те далекие времена.

– А как же блинчики? – вдруг спросил, проголодавшись, Констан. – Уже пора есть пироги и блинчики.

– Вначале сядь за стол, озорник! – засмеялся Жослин. – Ты тоже иди сюда, Адель! Твой красивенький картонный домик никуда не улетит.

– Не хватает горшочка с молоком, – сказала Киона, после того как помогла Адели сесть на стул. – Но…