Петер Штамм - Ночь светла

Идея провести выходные с Ниной и Лукасом вместе представлялась ему абсурдной, о чем он прямо и сказал. Тут между ними возникла ссора – первая и, как оказалось, последняя, потому что в итоге они решили расстаться.

– У причины всегда бывает множество причин, – сказала напоследок Нина. Хуберт являлся ее официальным руководителем, но Нину это смущало гораздо меньше, чем его. – Я на тебя не сержусь, – добавила она. – Нам было хорошо вместе.

Хуберт все чаще думал о выставке. Принимая приглашение, он полагал, что ему вовремя придет в голову какая-нибудь идея. Однако теперь, когда срок приближался, уверенность его покинула. Заведующая учебным отделом время от времени интересовалась его планами. Он только плечами пожимал в ответ:

– Я мог бы придумать что-нибудь эдакое с молодежью. То ли горы, то ли воды…

– Может, ты там станешь пейзажистом? Ты когда уезжаешь?

– В конце мая, на месяц, – ответил он.

Хуберт уже стоял в дверях, но она успела крикнуть ему вслед, что на сайт надо хоть иногда выставлять новые работы. С Ниной он тоже обсуждал выставку. Сидели в баре, пили пиво.

– Ты знаешь, что там в горах медведь ходит? Читал об этом? – спросила она. – Может, придумаешь что-нибудь с плюшевым мишкой? Или с медвежьим пометом. Как тот африканец, который использует слоновий навоз.

– Крис Офили, только он британец, – поправил ее Хуберт. – Тебя послушать, так все просто.

– Признайся, для тебя любая моя идея – дрянь! – засмеялась Нина.

Не раз Хуберт спрашивал себя, когда же начался этот творческий кризис. Ведь не сразу и не вдруг. Просто он постепенно осознал, что его больше не тянет к мольберту и он вот уже несколько месяцев даже не пытался взяться за новую картину. Возможно, Лукас был тому причиной. Они с Астрид не собирались заводить ребенка, и вот, как раз готовясь к своей первой персональной выставке, он узнал о ее беременности. Тогда его работы впервые по-настоящему привлекли внимание, в художественном журнале опубликовали фотографии его картин и даже по телевидению о нем рассказывали. Спустя всего несколько дней после открытия выставки несколько картин купили, хотя галерист явно завысил цены. В то время он больше времени проводил в мастерской, чем дома. А галерист говорил тогда: пусть Хуберт напишет сколько угодно «голых домохозяек», все продадутся! Хуберту не нравилось, что галерист так называет его картины. Но не в том дело. Просто они успели ему поднадоесть. Ведь бороться за технику уже не приходилось, и, может, новые картины получались даже лучше старых, но выразительной силы им явно не хватало.

И тут пришел первый мейл от Жюли. Хуберт открыл собственный сайт уже несколько лет назад, но пока еще никто не пытался с ним связаться таким путем. Похвалы Жюли ему польстили. Она спрашивала, кто послужил ему образцом, каковы методы его работы, отчего он пишет только обнаженных женщин. Он ответил, что дело тут не в зацикленности на женщинах, а в рабочем цикле. В сущности, эти картины с женщинами есть логическое продолжение других – тех, где изображены пустые комнаты. Жюли ему не поверила.

Он ни разу не упомянул ни о своей подруге, ни о ребенке, которого та ждала. Жюли он тоже не задавал вопросов о ее жизненных обстоятельствах. В переписке они никогда не переходили на серьезный тон, особенно Жюли: она, похоже, хотела развлекаться, а не вступать в дискуссии. Постепенно Хуберт составил о ней очень ясное представление, он был уверен, что узнал бы ее, случись им встретиться лично.

Однажды Жюли спросила, не хочет ли он написать и ее портрет, но Хуберт решил поначалу, что это очередная ее шуточка. Поколебавшись, он попросил Жюли прислать фотографию, но совершенно не расстроился, когда она так ничего и не прислала. Ведь он заметил, что на эту переписку по электронной почте расходует всю свою энергию, хотя мог бы вложить ее в творчество, преодолев то нежелание работать, что мучило его вот уже несколько месяцев. Единственное, что его интересовало, – Жюли.

Несколько дней спустя они договорились о встрече. В кафе его ожидала Джиллиан, но никакого потрясения он не испытал. Лицо телеведущей давно было ему знакомо, однако лишь при личной встрече в студии Хуберт почувствовал ее неуверенность и искренность, совсем не заметные на экране. Пригласил ее к себе в мастерскую. Когда показывал картины и Джиллиан впервые коснулась его руки, он едва удержался, чтобы не обнять ее. Предложил ей пива, а сам наблюдал, как она это пиво пила. И видел в ее лице не столько красоту, сколько разнообразие заложенных возможностей, множество скрытых в нем других лиц.