Максим Бутченко - Три часа без войны

— Кто тут? Ротный? — просипел украинский боец.

Ничего не говоря, Лёха подошел вплотную. Раненый лежал, положив голову на снег, распростершись, словно его парализовало. Слышно было, как тяжело он вдыхает воздух. Наверное, постепенно падало давление. Лёха навел на врага ствол автомата, когда вдруг тот открыл глаза и посмотрел на него. Его взгляд — смесь боли, непонимания, неосознанности. Несколько секунд боец смотрел в черное дуло оружия, пока наконец-то в мозгу не вспыхнула мысль, что это враг.

— Стр…яй… С…р…яй, — сухо прошептал он, сглотнув слюну.

Лёха глядел на беспомощного украинского спецназовца. Видел его худое узкое лицо, немного приплюснутое, неширокий нос, тонкие дрожащие губы. Тело сотрясала судорога боли. Дышать становилась все труднее.

— Стр… — опять промычал он.

Ополченец поднес к его лицу дуло автомата. Собирался нажать, а потом внезапно, даже для себя, задал вопрос:

— Зачем ты здесь?

Раненый заерзал и, тяжело дыша, ответил:

— Я н… м…г… по др…г…му… — он кое-как собрал буквы.

Лёха посмотрел на него с удивлением. Сердце усиленно застучало. Что-то в голове перевернулось. Незримо щелкнул тумблер в сознании. Последняя капля упала в чашу. Он вглядывался в беспомощное лицо противника, который содрогался от нечеловеческой боли и не мог отречься от своих убеждений. Каких? Неважно. Что-то стойкое поддерживало сдыхающее тело. Такое же стойкое, как и у Лёхи. Сильное и неудержимое чувство двигало раненым украинцем, такое же неудержимое, какое вело и его врага, стоящего наперевес с оружием. Есть две силы, равные по своему значению. Это любовь и месть. И нет между ними превосходства, нет различий в мощи и тяге к исполнению. Люди, в которых живут эти две силы, руководствуются одними мотивами в разных вариациях — жить ради чего-то.

Ополченец обтер лицо перчаткой, посмотрел на бойца. Глубоко вздохнул. Потом накинул автомат на плечо, схватил за руки раненого солдата и потащил в сторону ограды. Тот не сопротивлялся, как кукла, приминал снег, оставляя после себя тонкий и длинный след. Несколько шагов, и Лёха затащил раненого за забор, прислонил его к стенке, наклонился. Внимательно посмотрел в его лицо. Тот почувствовал близость человека, открыл глаза.

— Хочешь выжить, молчи, — прошептал Лёха.

А потом взял руку бойца и вложил в нее гранату.

Все трое в камере СИЗО заняли свои места. Дед залез на второй этаж и что-то там насвистывал. Илья просто лежал, погрузившись в себя. Лёха сидел на нарах и злобно поглядывал на россиянина, прокручивая в голове различные сценарии его уничтожения. Потом он встал и похромал по камере, делая равномерные шаги в разные стороны. Сидеть спокойно не мог. Два часа двадцать две минуты.

— А скажи, зачем Америка начала Майдан? Почему они суют свой нос куда попало? — вдруг обратился он к Илье.

Тот удивленно хмыкнул, но промолчал. Лёха опять спросил Кизименко:

— Ну, вот ты, такой защитник русских, почему не за Путина?

Он всеми силами старался опять пойти на конфликт, не мог удержаться, сидеть просто так.

— Да потому, что ты ни хрена не понимаешь, — отозвался Илья.

— Не понимаю? Так просвети! Какого хрена ты — неправильный русский? Все нормальные воюют против сраных капиталистов из США и фашистской Украины. Сам видел, — продолжил разговор Лёха.

— Не сомневаюсь, что видел, — ответил Кизименко, — только ты не поймешь простой вещи.

— Какой? — последовал вопрос.

— Что такое свобода, — ответил Илья.

В это время послышались звуки, возвещающие о приземлении деда, который успешно катапультировался со второго этажа на грешную землю — нары первого.

— И что это, свобода? — поинтересовался бывший шахтер.

Россиянин принялся рассказывать, что в начале 90-х люди почти даром получили свободу. Советская империя распалась, и у человека появилось множество направлений, по которым он смог бы развиваться. Но получить свободу — еще не значит ею пользоваться. Свобода — это раскрепощенность мысли. Если человек думает не как свободный, а как раб, то первым делом, получив свободу, он захочет ее кому-то отдать. Почему люди так легко соглашались, чтобы ими руководили бездарные сволочи, самые низкие воры? Потому что им так спокойней. За них решают, как им жить, за кого голосовать, кого почитать. Люди не нашли места в социальной пирамиде, не смогли определить, где они находятся, когда у них появился этот шанс — шанс свободы. Они разбрелись, как овцы по полю, не зная, куда идти и зачем жить. Но вот возник кто-то, кто указал им путь, и они с легкостью отдали свою внешнюю независимость, потому что внутренне всегда были несвободны. Им легче находиться в основании государства, стать его полом, залитым однородной массой, подобно цементу. А наверх попали негодяи и лицемеры, самые низкие, лишенные моральных ценностей люди. Именно они дали новую идею.