Виктория Токарева - Кругом один обман (сборник)

Я повернулся и вышел.

Иду по коридору, слышу за спиной быстрые шаги: топ-топ-топ. Это был главврач. Он подскочил ко мне, схватил за рукав. Я вырвал руку, иду дальше. Он забежал вперед, перегородил мне дорогу. Пришлось остановиться.

«Послушайте, – торопливо заговорил хряк. – Вы должны меня понять. Ну откуда я знаю – кого привезли, откуда, с каким диагнозом, какие перспективы? У меня даже нет ее истории болезни. Я сейчас позвоню в приемный покой, ее оформят. Я посмотрю историю ее болезни. Тогда поговорим. Приходите после обеда».

Я принял к сведению и двинулся дальше, обогнув хряка. Я понял этого типа. Его надо либо купить, либо напугать. Страх действует более результативно.

Стемнело. Машина шла по дороге, которую я не узнавала.

– Мы проскочили поворот, – догадалась я.

– Сейчас развернемся, – спохватился Шамиль.

– Помолчим, а то опять проскочим.

Разворот был далеко, пришлось ехать еще полчаса. Наконец развернулись. Мне стало спокойнее.

– А что Мадина? – спросила я.

– Я позвонил братьям. Они на другой день прилетели в Москву. Я их встретил в аэропорту. Объяснил: какая больница, что, чего…

– А дальше?

– А дальше – это уже не моя территория. Они – семья. Я передал Мадину в надежные руки. Все.

– Но она осталась жива?

– Скорее всего.

– А вы что, не знаете?

– Если бы она умерла, мне бы сообщили. А так никто ничего не сказал, значит, жива. Я думаю, хряк все обеспечил: хорошего хирурга, отдельную палату с холодильником. Так мне кажется.

– Русские боятся чеченов. Предпочитают не связываться, – заметила я.

– И очень хорошо. Русских надо покупать или пугать. Другого языка они не понимают.

Я не стала поддерживать эту тему. Перевела разговор.

– У вас хороший русский язык. Откуда? – поинтересовалась я.

– Я учился в Ростове, кончал академию. И дома ходил в русскую школу. Русский язык трудный, но очень удобный. В нем много оттенков. И можно выразить все. У меня много русских друзей. Русские – великая нация, но их испортила перестройка, капитализм. Все думают только о деньгах. Все служат мамоне.

– За деньги счастье не купишь, – изрекла я известную, даже избитую фразу.

– Купишь, – возразил Шамиль. – Вот совесть не купишь. Это да.

Мы еще несколько раз свернули не там, где надо, пришлось возвращаться.

Домой я приехала через три часа. За это время можно было долететь до Венеции.

Перед моими воротами Шамиль остановил машину. Вышел. И стоял, подняв лицо к небу.

Он устал и заряжался от космоса.

Дома я достала из холодильника банку зеленого горошка и съела. Я хотела есть. А Сандро со товарищи сидят сейчас в грузинском ресторане и едят шашлыки, сациви и хинкали. Если бы я пошла с ними, получила бы праздник. Но я три часа ехала с Шамилем, и мне было интересно. Где бы я еще встретила такого Шамиля? И зеленый горошек, между прочим, тоже очень вкусный, если его подогреть с кусочком сливочного масла и есть большой ложкой.

Жизнь вообще многовариантна и многослойна, как фуга Баха. Надо только услышать главную партию, побочную партию и уметь отделить одну от другой.

Я построила дом, который мне нравился за одним исключением. Я не предусмотрела спальню на первом этаже, а лестница на второй этаж оказалась крутовата. Расстояние между ступенями – семнадцать сантиметров, а надо пятнадцать. Два сантиметра решили дело. Иногда такая мелочь становится роковой.

Как это произошло? Как случилось, что я не предусмотрела нужный наклон своей лестницы?

Рассказываю.

Мои рабочие (белорусы) уехали к себе в село сажать картошку. А может, собирать урожай. Не помню. Я осталась одна, и ко мне во двор забрел мужик. Представился: зовут Петрович, живет в Архангельске, работает пожарным. Умеет складывать камин. Не нужен ли мне камин?

Нужен.

Петрович сложил угловой камин за два дня. Вывел на крышу трубу. Продемонстрировал результат. Камин работал как зверь. Тяга такая, что вытянет кота.

Я спросила: сколько? Петрович мялся. Ему неудобно было брать с меня деньги. Я его приютила, кормила. Он считал, что этого достаточно.

Наш поселок кипел шабашниками. Все как стервятники. За рубль в церкви пернут. А мой Петрович сложил суперкамин и не решается взять честно заработанные деньги. Стоит, стесняется, как чеховский студент.

После перестройки нация испортилась, но не окончательно. Остались золотые острова в виде Петровича. Было понятно, что «я его никогда не увижу, я его никогда не забуду».