Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

— Сказал, сын, и вот ведь, как все затянулось. Будто и недалеко от тебя, всего два часа езды, а понадобилось десять лет странствий по жизни, чтобы одолеть это расстояние. Мне кажется, теперь я готов. Я предложил тебе поселиться вместе, только ты наотрез отказался.

— Нет, папа, — сказал Хатч. — Ты несправедлив. Ты говорил не обо мне, ты говорил о Фонтейне, о доме, в котором будут жить Грейнджер и Мин Таррингтон. Если я — мост к этому, то я на это не рассчитывал — и уж конечно, не об этом мечтал.

Роб сказал: — Понимаю. Но ведь ты еще ребенок, Хатч. Твои мечты — это детские мечты о том, как мы с тобой плывем в надежной лодке по спокойным теплым водам. Свою долю детских мечтаний я пронес через всю жизнь, и они чуть было не погубили меня. Это я и пытался объяснить тебе. Собственно, мечты всегда детские. Поэтому я старался вырвать их с корнем. Теперь же я просто стараюсь жить — день от дня, день ото дня. И просил тебя помочь мне. А сам хотел помочь тебе.

— Под наблюдением Мин. Она-то и есть главный мост?

— Вовсе нет, — сказал Роб. — Скорее, совсем наоборот. Мин — это груз, который висит у меня на шее лет с четырнадцати. Она решила полюбить меня, еще когда мы оба были детьми — по ей одной известным причинам. Я обращался с ней по-свински, она мне была совсем не нужна. Она попробовала начать свою — независимую от меня — жизнь, я избрал Рейчел. Все это тебе известно. Затем, когда мы жили у мамы в тридцать третьем и тридцать четвертом годах, Мин увидела, какой я несчастный и неприкаянный, и, решив сделать последнюю ставку, оба лета была неотступно со мной. За это я мог быть ей только благодарен, а благодарность часто связывает людей крепче, чем любовь; я привык к ней, к ее ласковой настойчивой помощи.

— Вроде Деллиной? Та же помощь, которую ты видел от Деллы?

Роб обдумал свой ответ, — Мин еще не умерла, Хатч. Мы бы очень больно обидели ее, услышь она нас. Я тебе одно могу сказать: мы с Мин ни одной душе не причинило зла.

Хатч сказал: — А мне кажется, были души, с которыми вы забыли посоветоваться.

Роб не нашел ответа.

И Хатч иссяк, он больше не задавал вопросов, не предъявлял обвинений. Он снова лег на спину на песок и затих; несколько минут спустя груз этого длинного дня окончательно придавил его, и он уснул, дыша медленно и глубоко, с открытым ртом (опять-таки мейфилдовская черта).

Роб тоже лежал неподвижно, вконец измотанный, но впервые после смерти Форреста ощущая покой. Его заботило лишь одно — да и назовешь ли это заботой: придется встать и долго плестись в темноте по пляжу, прежде чем они доберутся до постели. Что-то скользнуло по его руке — не Хатч ли ее коснулся? Он приподнялся и нагнулся над ним — нет, спит, погрузился в благодатную тишину. Дорвался до отдыха и вбирает его с ненасытной жадностью. Он тряхнул рукой. Песчаный краб, что ли? Они прятались в ночи, органично сливались с ней, как всякая слепая ползучая тварь, в то же время безошибочно опознавая себе подобных среди кишащих вокруг чужеродных особей. Роб нагнулся еще ниже, пока не почувствовал на лице дыхания Хатча, и сказал, понизив голос почти до шепота: — Я спрашиваю тебя сейчас.

Хатч не ответил.

— Прошу тебя, скажи мне.

Теплое дыхание задержалось на мгновение, как пересиленный кашель. Потом он произнес сонно, будто еще не проснулся: — Я согласен.

— И что же дальше — ты и я?

Долгое молчание, даже дыхания не стало слышно. Затем Хатч ясным, обычным голосом сказал: — Мы уедем прямо отсюда, не заезжая домой, и никогда туда не вернемся; но дадим им знать. Заедем сперва в Гошен. Ты можешь держаться от него подальше, но мне нужно повидать дедушку и сходить на могилу Рейчел. Это мой долг перед собой; долг перед ней. Свой долг я хочу выплатить — или хотя бы доказать, что хочу его выплатить чистой, честной жизнью. Потом я вернусь к тебе, и мы поедем дальше в горы, пока не найдем города, который ни один из нас раньше не видел и где никто не знает нас. Можно даже изменить фамилию. Ты мог бы устроиться на работу, хотя зачем тебе работать? Мы бы продали все, что у нас есть, сняли бы какой-нибудь домишко и разводили огород. Мы бы узнали друг друга по-настоящему, целыми днями присматривались бы один к другому. Я бы многому научился.

Роб сказал: — А ночью что?

— Во-первых, к ночи мы будем очень уставать. Ну, а если силы еще останутся, будем совершать длинные прогулки, забираться по скалам в самое поднебесье. Оттуда видно гораздо больше планет, можно их рассматривать, определять, где какая. Мы будем часто спать на воздухе. — Хатч замолчал и задумался. — И так из года в год.