Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Роб полежал еще секунду, потом поцеловал мальчика в ухо, скатился с него и лег рядом на кровати (той самой, где они с Рейчел когда-то зачали Хатча, хотя он никогда не говорил об этом сыну, да и сам уже за давностью позабыл).

Хатч приподнялся на локтях — он спал до пояса голый — и посмотрел на Роба сверху вниз, широко улыбаясь. Он (продолжая жить во сне) уже открыл было рот, чтоб сказать: «Ты как раз вовремя», — но вместо этого выговорил: — Ты прозевал банановое мороженое фирмы Хатча. Мы тебя до темноты прождали.

— У меня испортилась помпа. Ее чинили до десяти, и я страшно устал, так что пришлось мне заночевать в мотеле, не доезжая Уилтона. Но на рассвете я уже проснулся (когда он в конце концов спросил у Сильви: «Можно мне переночевать у тебя?» — она долго думала и наконец сказала: «От всех по секрету»).

Хатч сказал: — Ты бы лучше деньги берег.

— Зачем?

— На случай, если мы поедем.

— Куда? — спросил Роб.

— По мне, можно бы и на какую-нибудь звезду, но ты Ричмонд поминал. Когда поедем — сегодня?

— Нет, завтра. А может, в среду. Мне нужно повидать кое-кого.

— Кого?

— Не твое дело. — Сказав это, Роб улыбнулся, но улыбка чуть запоздала, и Хатч успел заметить, как в отцовских глазах промелькнула знакомая робость, желание уйти от прямого ответа. — Да, насчет работы, — сказал Роб. — Что, если мне вернуться домой или хотя бы в Фонтейн?

— Или ты мог бы переехать в Ричмонд, и я с тобой.

— А что уж такого хорошего в Ричмонде?

— Я там родился, — сказал Хатч.

— И там умерла твоя мать.

Хатч обшарил глазами лицо отца, высматривая, нет ли в нем отчуждения, которого всю жизнь опасался: «Убил ее и теперь расплачивайся». Нет, ничего. Пока нет. — Она похоронена в Гошене, — сказал он.

— Правильно.

— И я ни разу не был на ее могиле.

Роб смог улыбнуться и сказать: — Могила никуда не уйдет, дорогой мой.

Снизу донесся голос Евы: — Через две минуты завтрак будет на столе.

Хатч всматривался в отца без малейшего поползновения встать. Он сознавал, что ожидает важного решения, которое, возможно, повлияет на всю его жизнь; сознавал, что если кто может принять это решение, то только отец, что сам он, несмотря на то что тело его сильно и непрерывно наливается силой, зависит от других и будет зависеть еще несколько лет. А может, и всегда (он не стремился к свободе ни в мечтах, ни в действительности).

Роб сказал: — Позови меня домой. — Сказал шепотом.

— Что ты говоришь?

— Позови меня сюда жить.

— В этом доме? — спросил Хатч.

— Только для начала. К осени мы могли бы перебраться в кендаловский дом.

— Мы с тобой и еще кто? — спросил Хатч.

— Может, Грейнджер. Или Мин.

Хатч посмотрел в его просящие глаза. Наконец-то они просили о чем-то Хатча. Только он чувствовал, что исполнить их просьбу он не может. Не в его это власти. Он еще не дорос. Однако он не сказал: «Я еще мальчик. Мне все это непонятно». Он только потряс отрицательно головой. — Нет, папа! — а сам встал и пошел к стулу, на котором лежала его одежда, и повернулся к Робу спиной.

— Я думал, тебе хорошо здесь.

— Нет, папа, мне нехорошо. — Он снял пижамные штаны и стоял голый, по-прежнему спиной к отцу.

— Хатч, ведь мне нужно прокормить нас обоих — ты понимаешь?

— Этим домом я сыт по горло, — сказал Хатч. — Ты мог бы забрать меня к себе. И кормить меня там. — Он повернулся к отцу. — Сколько раз уже ты мне это обещал.

Роб сказал: — Ты нужен бабушке. У нее больше ничего нет в жизни.

— У тебя тоже нет ничего, кроме меня, — сказал Хатч все так же серьезно. Он верил — как это иногда бывает с детьми, — что он для отца единственный спет и окошке, и больше других имел на это оснований.

Робу хотелось сказать ему раз и навсегда: «Ты ошибаешься, вот послушай…» — но, взглянув в лицо сына (черты Рейчел, а глаза, несомненно, его), сказал: — Раз так, никогда не покидай меня.

— А я и не покидал, — сказал Хатч. — Ты меня покинул. Сперва мама, а потом ты.

— Это не от нас зависело. Когда-нибудь поймешь.

Хатч выслушал его, но так и не начал одеваться. — Я ведь уже большой, папа, — сказал он. — Достаточно большой, чтобы умереть. Мальчики умирают ежедневно — тонут, разбиваются, попадают под машины. Вот сейчас, сию минуту. Шестнадцатилетние мальчики умирают в Италии, крошечных детей по всей земле морят голодом. Вдруг у меня времени не останется — вот чего я боюсь. Лучше скажи мне сейчас — я пойму. — Он распалялся от собственных слов, был на грани отчаяния, хотя лег вечером спать в хорошем настроении, предвкушая встречу с отцом наутро.