— Опять?
— Как-никак девять лет продержался.
— Пьешь?
— Пил.
— О, господи… — сказала Сильви.
— Можно мне сесть? — спросил он.
— А сейчас-то ты трезвый? Пьяного я тебя не впущу.
— Трезвый, Сильви, — сказал он. — С каких пор ты в религию ударилась?
— При чем тут религия, — сказала она. — Просто пьяницы осточертели.
— И мне тоже, — сказал Роб. — Этот уж, во всяком случае. — И ткнул себя в грудь.
Она снова внимательно вгляделась в него, словно видела впервые или, наоборот, в течение всех этих сорока лет имела возможность постоянно наблюдать и теперь решила подвести итог своим наблюдениям. — Так я тебе и поверила, — сказала она. — Однако откинула крючок и, отступив от двери внутрь, жестом пригласила его войти.
В комнате было жарко и светло. Две лампочки без абажуров нагнетали тепло, как сердца. Работало радио — передавали какие-то военные новости. Сильви подошла к приемнику, села в кресло и наклонилась вперед, слушая. Роб не был здесь уже двадцать три года — с того случая с Флорой, — и поскольку Сильви не пригласила его сесть, он стоял и смотрел по сторонам. Новым здесь было электричество и треск радио. Два недочета — ее собака и ее рыбка — компенсировались фотографиями в дешевых рамках, наставленными везде, где только можно. Никого из знакомых — кинозвезды и генералы, все белые, все сияющие улыбками: Дина Дурбин, Морин О’Хара, Кэй Фрэнсис, Гари Купер, Марк Кларк, Эйзенхауэр, миссис Рузвельт. Когда-то давно Роб подарил ей свою фотографию, снятую по просьбе Рейчел вскоре после свадьбы, но ее нигде не было видно. Военная сводка сменилась песенкой, рекламирующей мыло, в исполнении сладкоголосого тенора, поэтому он спросил: — Где ж я? Недостаточно хорош? А зубы-то у меня получше, чем у Элеоноры, — он указал на фотографии.
Сильви убрала звук. — Здесь ты, только спрятан.
— Весьма польщен, — сказал Роб.
— Сам знаешь почему, — сказала она.
Роб не имел ни малейшего представления — он всегда был ее любимчиком — но, опасаясь услышать что-нибудь нелестное, не стал спрашивать.
— Садись, — сказала она, — если не собираешься домой.
Он понимал, что сейчас это невозможно — и будет невозможно в течение ближайших часов, пока не улягутся спать те, кто имеет право приставать к нему с расспросами. Он предстанет перед ними за завтраком — при свете дня они не будут очень настырными. Второй стул был твердый и стоял у противоположной стены. Он принес его, поставил поближе к ней и сел. — Как живешь?
— Как всегда, — сказала она.
— Со светом совсем другое дело.
— Комары налетают, — сказала она, — зато тепло.
В комнате было не меньше двадцати шести градусов. — Все веселее, верно? — сказал он, кивнув на радио, по которому передавали теперь какой-то детектив.
— Верно, — сказала Сильви.
Она была недовольна его присутствием. Он ощущал это почти физически. — Ты на меня сердишься?
— Просто устала.
— От меня?
Она ответила не сразу. — От тебя такого, как сегодня.
— Чем я тебя обидел?
— Всем. — До того она сидела, опустив глаза, разглаживая себе юбку на коленях. Теперь же посмотрела ему прямо в глаза. И засмеялась коротким смешком. — Что бы ты съел?
— А что у тебя есть?
— Яйца и белый хлеб.
— Вот и хорошо, — сказал Роб.
Сильви тяжело поднялась и оставила его одного: по радио кто-то читал воркующим голосом про старика, запертого в сарае неизвестным человеком, который все время улыбался, но ни слова не говорил.
Она поджарила два ломтика хлеба на ветчинном сале, взбила четыре яйца и сделала омлет, налила стакан воды из ведра и поставила все это перед ним на стол, придвинутый теперь к стене. Затем сказала: — Угощайся! — и снова уселась в свое кресло.
Роб подошел к умывальнику и ополоснул руки. Пододвинул стул к столу, проглотил два куска и сказал — Отлично! — И дальше уже ел молча. Сильви, казалось, слушала радио, опустив книзу прищуренные глаза.
Наконец она сказала: — Меня эта чепуха не интересует, говори со мной, если хочешь. — И выключила детектив, так и не узнав, что за тайна окружает незнакомца.
— Угадай, кто вез меня сюда от самого Роли, — сказал Роб. — Бо Паркер — на дорого голосовал.
— Скажи спасибо, что жив остался.
— Почему так? — спросил Роб.
— Он же полусумасшедший — с детства.
— С чего это?
— С того, что Флорин сын. На нее насмотрелся, пока она не сбежала.
— Сейчас-то она вернулась, — сказал Роб. — Я довез его до дома.
— Видел ее?
— Мельком.
Читать дальше