Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

— Интересно, где она?

Он постоянно разговаривал во сне и бредил, и Ева обычно не отвечала ему, кроме тех случаев, когда было ясно, что он обращается к ней и хочет ответа. Она продолжала вышивать в молчании, а он по всем признакам снова погрузился в сон.

Но не прошло и минуты, как он вдруг вздернул голову и вперил и нее напряженный взгляд — запятая работой, она и не заметила этого. Голубые глаза смотрели на нее, не мигая. Не дождавшись ответа, он сказал: — Я ведь, кажется, тебя спрашиваю.

Ева оторопела, но вида не подала. — Пожалуйста, повтори свой вопрос, — сказала она. — Я совсем оглохла от жары.

Он нахмурился, вспоминая, затем сказал с нарастающим раздражением, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Я просил тебя сказать мне, где она? Не такой уж трудный вопрос. Но ты не ответила.

— Кто, папа? Сильви? Так она пошла за почтой и, вероятно, домой не очень торопится. Рина дома, натирает пол в столовой.

Он посидел с закрытыми глазами, словно удовлетворился ответом, словно все его потребности, пройдя очищение возрастом и двумя апоплексическими ударами, свелись совсем к малому — к потребностям домашнего животного, грудного младенца. И неожиданно снова заныл: — Шарлотта Кендал, жена моя, урожденная Шарлотта Уотсон. — И повернулся к Еве.

Ева чувствовала, что нужно дотронуться до его руки, крепко вцепившейся в ручку кресла, но он взглядом не разрешал ей этого. Она опустила глаза на вышиванье. — На небе, наверное.

— Говоришь, а сама не веришь, — сказал он.

— Верю, папа.

— А знала ли ты ее когда-нибудь — уотсоновскую девочку? Сиротку?

Ева ответила. — Много позднее, когда она уже выросла.

— Это поздно, — сказал он. — Слишком поздно.

— Почему же?

— Я ее погубил. Рано на нее позарился.

Ева сказала: — Ты любил ее. Всем это известно.

— Уж ей-то, конечно, известно, — сказал он. — Всему аду известно, что ей известно; там она, там. Но известно ей и то, что я ей зло принес.

— Зло ей принесли мать с отцом. Тад и Катарина.

Чувства, которые могло еще выражать лицо мистера Кендала, сводились к злости, утомлению и скуке; казалось, он смотрит на нее со сдержанным бешенством, на деле это было искреннее удивление: — Ты, значит, их знала?

— Нет, папа, к тому времени, как я родилась, они умерли. Ты сам рассказал нам о них.

— Ничего подобного, — сказал он. — Никому я о них не рассказывал.

Ева уже давно пришла к заключению, что не нужно поддакивать отцу, когда он начинает нести околесицу, что случалось с ним нередко после перенесенных им двух ударов, — иначе он мог окончательно запутаться, — поэтому она сказала: — Говорил. Я прекрасно помню. Ты рассказал это нам с Риной и Кеннерли в тот вечер, когда я уехала с Форрестом в Виргинию. — Голос у нее был ровный, она усердно вышивала салфетку. Она не называла имени Форреста в присутствии отца вот уж лет двадцать, восемнадцать, во всяком случае. А это оказалось совсем нетрудно.

— И опять ты врешь.

— Нет, папа, я ни разу не обманывала тебя с того вечера.

Два упоминания того вечера, два прямых удара в грудь, заставили его сосредоточить остатки угасающего рассудка. Он помолчал и сказал: — Ну что ж, спасибо тебе! Одно могу сказать — спасибо!

Теперь она рискнула дотронуться до него — положила правую руку на его запястье, хотя по-прежнему избегала его взгляда.

Огромным усилием воли он повернул парализованную руку ладонью вверх.

В результате ее пальцы пришлись прямо ему на пульс — жизнеспособный, четкий, как вскрики. Она просидела так несколько мгновений, показавшихся бесконечными, затем переместила руку пониже, и тут же ее ухватили его пальцы. Они сидели недвижно, пока на дорожке, ведущей от калитки, не появилась Сильви, успевшая вдоволь нахохотаться на углу с Нэн, кухаркой Брэдли. Ева отняла руку, чтобы взять письма.

Сильви остановилась поодаль и сказала: — Есть тебе одно от Роба.

Ева сказала: — Очень приятно узнать, что он не тебя одну помнит. — Она улыбалась, но Сильви-то знала, что адресованная ей открытка, полученная из Ричмонда несколько дней тому назад (первое известие от Роба за весь август), была воспринята с неприязнью.

Сильви сделала шаг вперед и отдала письмо, но не ушла, а дождалась, пока Ева вскрыла конверт. — Что, вернулся на Ричмонда?

Ева пробежала глазами несколько строчек и сложила листки. — Спасибо, Сильви. Тебе, наверное, пора заняться фруктовым соком, а то обед скоро.

Сильви постояла немного, давая понять, что сама знает, что ей нужно делать. (Ева старательно поправляла воротник отцовского халата.) Затем сказала: — Небось пишет, что не вернется, — и пошла по направлению к кухне, бормоча на ходу: — Не всем еще разум отшибло.