Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

— Вот из них, кто посильней, ту и выберите, — сказала Полли.

Когда Роб подкатил к пансиону, вокруг было темно, и только фары его шевроле отбрасывали жиденький свет. Он выключил их, выключил мотор загнанной машины, положил руки на руль и весь сник, ощутив внезапно открывшееся в груди отверстие, в которое беспрепятственно устремилось все, что ему удалось приобрести за эти два дня, все, что поддерживало в нем чувство спокойной гордости на протяжении долгого обратного пути. Последние три часа ему мучительно хотелось спать (часов у него не было, но отсутствие света в комнате мистера Хатчинса означало, что сейчас по меньшей мере одиннадцать часов вечера, а может, и двенадцать, и даже час). В его состоянии сои был не только желателен, но просто необходим. Сил, которые он тратил чрезвычайно экономно, хватило ровно на то, чтобы добраться до этого темного двора.

Однако, когда он наконец стронулся с места, ноги понесли его не к боковой двери (верхняя веранда, коридор, его комната), а назад, к пристройке, где жили Грейнджер и Делла. Остатки сил вели его туда в беспросветной тьме — не было ни лупы, ни звезд.

Он отворил входную дверь и вошел в коридор, где томился взаперти теплый, давно несвежий воздух. Дверь налево вела в комнату Грейнджера. Роб дважды легонько стукнул в нее костяшками пальцев. Ответа не последовало. Еще два раза, уже громче. Никто не отозвался, не шелохнулся. Он провел рукой по шершавой сосновой поверхности, нащупал фаянсовую ручку, повернул ее и толкнул дверь.

Душная темнота Грейнджеровой комнатки — все окна были наглухо задраены — бросилась ему навстречу; он почти осязал ее — не зловонная, даже не неприятная, но для белого человека совершенно неприемлемая в силу своей чужеродности. Роб шагнул в комнату и позвал: — Грейнджер! — Ни звука, хотя обычно Грейнджер спал чутко. Он сделал еще шаг и позвал громче. И когда ответа снова не последовало, Робу вдруг понадобился Грейнджер — понадобился немедленно, так что он шагнул в эту чужую ему среду, ощупью дошел до кровати Грейнджера и принялся обшаривать ее. Грейнджера в кровати не оказалось, хотя откинутое одеяло и смятая плоская подушка были еще теплыми, из чего следовало, что кто-то совсем недавно лежал тут. Роб выпрямился и уже шепотом позвал: — Грейнджер!

Затем он поспешно выскочил в коридор, подошел к двери Деллы и остановился, прислушиваясь. Опять ничего. Или, может, всхлипывание? Нет, пожалуй, это ему только почудилось. Роб не стал стучать, легко нашел ручку и распахнул дверь. Тот же тяжелый, сгущенный воздух, шелестящие звуки, сопровождающие соприкосновение кожи с простыней.

— Что-нибудь случилось?

— Это ты, Делла?

Напряженное молчание. Снова шелестящие звуки. — Что-нибудь случилось?

— Все может быть. Делла?

— Вернулись? — спросила Делла.

Роб не мог вымолвить ни слова: его распирало от чувства благодарности.

— Голодный? — спросила она.

Он был голоден и знал, что у нее на комоде обязательно лежит кусочек хлеба, но прежде всего он хотел знать, что с Грейнджером. Вместо этого он спросил: — Ты одна?

Делла рассмеялась: — Что, приспичило?

Он сказал: — Да! — как будто вопрос требовал ответа — и, начав с пуговиц рубашки, через пятнадцать секунд был уже голый. Стоя посреди кучки сброшенной одежды, он спросил: — А где Грейнджер?

— На небе, если господь ко мне милостив.

— Его нет в комнате, а кровать теплая.

— Так идите и ждите его там, а то еще остынет. И нечего было меня будить только за тем, чтоб поговорить о дураке, которого я с вечера не видела. Я и так отдыха не знаю.

Роб пожалел, что разделся: надо бы тихонько одеться в темноте и выйти — дать Делле поспать несколько часов, остающихся до рассвета, а самому уйти в тягостную, ни с кем не разделенную ночь, унося продолжающее иссыхать сердце.

— Ну как, уходите или остаетесь? — Голос ее прозвучал резко, совсем как когда она обращалась к Грейнджеру — на него так и повеяло металлом, обычно глубоко запрятанным.

Тем не менее он подошел к ней, и она безмолвно приняла его в свои объятия — белая ночная рубашка полетела в сторону, он ощутил под рукой горячую упругую кожу и крепко охватил тянущееся к нему маленькое, крепкое тело — невидимая гавань, ложе, где можно поискать утешения в дозволенных радостях. Поискать и, как всегда, найти. Едва только уткнувшись небритым подбородком Делле в плечо (он никогда не целовал ее в губы) и начав поглаживать спину, он уже знал, что и на этот раз победа обеспечена. Тут у него пока что осечки не бывало. Не было и на этот раз.