Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

Заколотого астматика вместе с шофером оставили заваленными ветками в придорожных кустах в стороне от сброшенной в овраг «эмки».

Арташов заколебался. До захвата вражеского полковника маршрут на Руслое выглядел военной целесообразностью. Но теперь, груженные важнейшими, сверхсрочными сведениями, они обязаны были немедленно уходить подальше от рокового места, — ясно, что исчезнувшего полковника станут искать, и очень быстро обнаружат машину и тела. После чего начнется прочесывание. Будто он мог уйти, даже не попытавшись узнать о судьбе любимой.

И Арташов, подавляя сомнения, повел группу в прежнем направлении. Всё прибавлял и прибавлял шагу, заставляя задыхаться подчиненных и успокаивая себя тем, что в запасе достаточно времени. Только узнать что-нибудь о Маше и тут же уйти.

— Товарищ лейтенант… — осторожно напомнил о себе Рябенький. — Как бы нам это самое…

— Ничего, — перебил, стараясь выглядеть уверенно, Арташов. — Сейчас главное — маневр. Искать будут по прямой. А мы по дуге. Так что, подтянись, славяне!

Он прибавил ходу, ощущая себя последней сволочью.

Лесистая дорога к Руслому густо поросла по обочинам лопухами и подорожником. Сюда, похоже, и впрямь редко заглядывали, — на прибитой дождем пыли выделялся единственный след тележной колеи. Деревню они увидели на рассвете, с пригорка, выйдя на край березовой рощи. В узенькой, зажатой меж рощей и вялой речкой долине среди парящего тумана проглядывал десяток деревенских крыш. Из труб трех из них шел дымок, — деревня пробуждалась.

Арташов поднес к глазам бинокль, волнение его усилилось, — одна из «оживших» крыш принадлежала Машиной матери. Во дворе различил он телегу и привязанную подле колодца чалую лошадку, — очевидно, именно эта единственная телега и проложила обнаруженную на пустынной дороге колею. Возле остальных домов не было ни движения, ни голосов, — всё вымерло. Патриархальная тишина не нарушалась даже собачьим брёхом. Будто и не было рядом войны.

Арташов поднялся.

— Я спущусь на полчаса, — объявил он подчиненным. — Услышите шум, стрельбу, немедленно уходите. Главное, донести до наших полученные сведения.

Он пресек возражения и начал спуск с холма, быстро погружаясь в туманное молоко.

Дом оказался незапертым. Арташов шагнул в темные сени. Через щель разглядел женскую, в темном платке фигуру, нагнувшуюся с ухватом над печью. Он неловко переступил сапогами, пол заскрипел. Женщина испуганно оборотилась, машинально выставив ухват. Арташов приложил палец к губам, притворил изнутри дверь.

— Так-то Вы будущего зятя встречаете, — укорил он.

— Боже мой! Женька! — женщина медленно стянула старящий платок; обнажились стриженные смоляные волосы. Сердце Арташова порхнуло куда-то под горло, — перед ним в рваной, пропахшей навозом телогрейке стояла его Маша.

Война захватила ее в Руслом. Сначала отсиживались с матерью в деревне. Ждали, что вот-вот наши погонят врага. Когда же фашисты приблизились, начали готовиться к отъезду. Но накануне эвакуации мать тяжело заболела. Так оказались под немцем. Мать нуждалась в лекарствах, найти их в деревне было нереально. Перебрались во Льгов. Средств не было. Пришлось устроиться переводчицей в комендатуру. Выходить мать всё-таки не удалось. Здесь, на деревенском погосте, ее и похоронила. В деревню приезжала раз в два месяца приглядеть за могилкой и домом. Как раз накануне удалось выпросить те лег у.

— И партизан не побоялась? Они ведь, поди, тех, кто с немцами сотрудничает, не больно жалуют? — голос Арташова помимо воли наполнился обличительными интонациями.

Маша расслышала их, сжалась.

До сих пор они сидели за столом, переплетя руки. Она выпростала пальцы.

— Нет здесь никаких партизан. А то, что в комендатуре, так я ведь никого не предала. Или так, или с голоду подохнуть.

Зло прищурилась:

— Можно было, правда, еще в бордель. Всё выбирала, что для наших будет простительней. Как думаешь, не ошиблась ли?

Подкрашенные ноготки ее непроизвольно поползли по непрокрашенной доске, оставляя борозду.

— Но можно было, наверное, с подпольем как-то связаться, — неловко буркнул Арташов.

Лицо Маши исказила горькая усмешка.

— Вот и я поначалу такой же наивной дурой была. Да если и были подпольщики, их в первый же месяц повылавливали. Наверное, вроде меня специалисты, — невесело пошутила она. — Был поначалу партизанский отряд. Но я еще только подумала, а каратели его уже ликвидировали. Ничего не скажешь, ловко немцы работают.