Семён Данилюк - Константинов крест [сборник]

Он огладил крутой, в складках затылок.

— Ты-то как к ним угодил? Других домов, что ли, не было?

— Сами видели. Поблизости ничего.

— Положим, видел. Хотя, если и были, тебе б наверняка этот достался. Вот если по всему побережью, — он повел лапищей, — одну-единственную коровью лепешку оставить, ты в нее как раз и угодишь.

По раздражению, овладевшему генералом, Арташов сообразил, что разговор затеян неспроста.

Полехин вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул подчиненному:

— Твоя работа?

Даже не развернув, Арташов узнал потерянный листок.

— Видно, когда в штабе был, из сумки выпал, — объяснился он.

— Это что, семечки, чтоб выпадать?! — рявкнул Полехин. — Вслух читай.

Арташов уныло вздохнул:

— Товарищ генерал! Тут ничего крамольного. «Страна из крови и огня», — так война же.

— А многоликий произвол — конечно, Гитлер, — в тон ему догадался Полехин. — Ты это попробуй особистам объяснить. У них отобрал. А если в следующий раз меня не окажется?

Оглядел унылого подчиненного:

— Допустим, не можешь не марать бумагу. Прет изнутри. Понимаю, с природой не поспоришь. У самого иной раз поносы бывают. Так пиши как все люди: о зверствах фашистов, о матерях, не дождавшихся сыновей, о подвигах. Да хоть о разведчиках своих. Вы ж такого повидали, что другому писаке ста жизней не хватит, чтоб осмыслить. А у тебя под рукой. И главное — всё по правде будет.

— Всё, да не всё, — пробормотал Арташов. Под подозрительным генеральским взглядом опамятовал.

— Не получается у меня так, товарищ генерал.

Полехин от души ругнулся:

— Потому что мозг у тебя с вывертом. Знаешь, почему так и не стал Героем?

— Не достоин.

— Поязви еще. Мне доложили после. Потребовал вписать Будника?

— Без Будника не добыли бы ни документов, ни штабиста того! Он его на себе два километра по снегу волок. И потом, обмороженный, раненый, нас прикрывал!

— Да Буднику твоему за счастье было, что ты его, гопстопника, из штрафбата вытащил! А уж чтоб бывшего зэка в Герои! — Полехин в сердцах пристукнул лапой по валуну. — Неужто не соображал, чем для тебя самого обернется?

— Несправедливо это было, товарищ генерал.

— Ишь, как! — Полехин озадаченно потеребил пористый нос. — Как же ты такой дальше-то будешь?

Крупные белые зубы Арташова обнажились в беззаботной улыбке:

— Ничего! Уж если в войну пронесло!

— Так в войну таким как ты выжить легче, — Полехин не принял облегченного тона. — Я, собственно, с этим заехал. Перевожусь в Москву, в Генштаб, — он отмахнулся от поздравления. — Хочу взять несколько самых надежных. С которыми от и до прошел. А ты подо мной с сорок второго. Разведчику в штабе всегда дело найдется. Короче, времени для сбора не даю. К вечеру пришлю замену. Сдашь роту и — сразу в корпус. Утром вылет.

Он грозно, дабы пресечь возражения, вперился в подчиненного. Но тот очень знакомо упрямо покусывал нижнюю губу.

— Хочу всё-таки демобилизоваться, товарищ генерал, — буркнул Арташов.

— С этим, что ли? — обозленный Полехин тряхнул листком. — Вот тебя с этим на гражданке и «закроют»! Думаешь, если Германию победил, так круче всех стал? Ан нет. Случись что, заслуги не помогут. Потому что вины награды всегда перевесят. А твои вины, — он вновь обличающе потряс листком, — из тебя сами прут.

— А может, теперь там другие? — протянул Арташов. — Всё-таки такую войну прошли.

— Это мы с тобой прошли!

Генерал снял фуражку, большим платком протер изнутри — он сильно потел, и по канту образовывалась засаленная кромка.

— Да ты пойми, дура! — рявкнул он. — С твоим норовом армия для тебя и крыша, и мать родная. Да и я, если что, подопру.

Арташов сконфузился.

— Всю жизнь под вами не просидишь, товарищ генерал. И потом, Вы же знаете, я обещал разыскать.

Он решился:

— Разрешите обратиться по личному вопросу?

— Опять насчет своей девки? — Полехин поморщился. Дождался подтверждающего кивка.

— Надо же, — так и не выкинул из головы. Ведь пол-Европы прошли. Ты на себя глянь, — каков гусар. Мадьярки да полячки, поди, головы посворачивали. А? Неужто ни одной не перепахал?

Арташов отвел смущенный взгляд.

— То-то, — с удовольствием уличил комкор. — Так чего ж тогда дуришь?

— Я, товарищ генерал, в батю — однолюб, — Арташов упрямо напрягся. — Одна она для меня. Если не разыщу, больше такой не встречу. И потом, я докладывал, — она нам жизнь в сорок третьем спасла.