Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

— Скажи хоть ты ему, — он обращался к бабушке, — вбил в голову, что в Пылаихе клад закопан, нет ведь там ничего.

— Насчет клада не знаю, плохое там место, мы туда после, как деревню разорили, редко ходили, — отмахнулась старуха, — а упыря бойся, его одно только средство отпугивает — зубок хороший чесноку.

— Это верно, — серьезно поддакнул больше молчавший Валентин, — я всегда беру в лес, леший знает…

Старуха, исчерпав запас воспоминаний, замолчала. Чтоб не угробить застолье, Николай разлил. Выпили теперь за все хорошее. Потом за дом, за детей, Чигринцев пропускал машинально — живая история дербетевской семьи, навсегда канувшая в Лету, все эти годы, оказывается, сохранялась здесь. Сам факт живущей легенды сразил наповал. История всплывала из-под спуда долгого молчанья, возможно, искаженная, но непобедимо реальная в своих отголосках, вещественно зримая, подкрепленная хотя б и столь невероятными на этом столе пасхальными яйцами великого князя Сергея Александровича, пролежавшими почти век в платочке в костромской глуши.

История задела сердца собравшихся. Николай поднялся, опираясь на костыль, гордо взметнул руку со стаканом:

— Предлагаю выпить за нас, за мерю, ты небось не знаешь, Володька, мы не славяне, мы — меря.

Выпили за мерю. Воля, уверенный, что Николай где-то вычитал, постарался тактично разведать, откуда взялись столь сногсшибательные сведения. Николай, заметив, какое впечатление произвела на москвича старуха, гордо ткнул в нее пальцем:

— Она знает, ей мать говорила.

Бабушка снова очнулась от своих дум, закивала головой.

— Меня мама, когда умирала, наставляла: ты, Настасья, знай, коли будут спрашивать, мы родом меря, а не славяне, так еще ей мама говорила.

Это было уж слишком — миф и история сосуществовали здесь, как укроп с петрушкой на соседних грядках одного огорода. В голове стучало молоточком: ерунда, ерунда, прочитали, выглядели из телевизора, но чувствовал, знал даже, что сколько б ни вычитывали, а все же знали и изустно, знали и тайно гордились принадлежностью к непонятному, ушедшему под землю в двенадцатом еще веке угро-финскому племени. Выходит, не до конца и ушедшему, если помнили?

Мутные старухины глаза не давали Воле покою, он старался поймать ее взгляд, но та так и не посмотрела больше в его сторону.

Разговоры об истории сплотили застолье необычайно, празднество перешло в черную пьянку, разговор понесся вскачь. Скоро трое мужиков очутились у калитки, где, покачиваясь, то ли провожали Валентина, то ли решали сообща мировую, наиважнейшую проблему. Разошлись с трудом. Повалились на лежаки как подкошенные, мгновенно заснули.

Наутро, припоминая за опохмелкой вчерашний разговор, большего вытянуть Воля не смог — Николай опять затянул скучную песню про ремонт машины. Поймав испуганный взгляд Галины, Воля быстро засобирался в Бобры, понимая, что длительный опохмел только приведет к запою.

— Володька, запросто, завсегда заходи, друг, — неслось вслед из горницы, но он уже не слушал. На крыльце его поджидала старуха. Простилась с поклоном, сунула что-то в руку и скрылась за дверью.

В свертке обычной газеты лежал большой зубок чеснока, перевязанный пахучей травкой. Понюхав, повертев так и сяк, Чигринцев сунул его в нагрудный карман ветровки. Голова решительно шла кругом — все предстояло переварить по-трезвому и на покое. Закинув за плечи тяжелый рюкзак, зашагал в Бобры — проехать туда по осеннему бездорожью можно только на гусеничном тракторе.

Здравствуйте, дорогие Верушка и Женя! Что-то вы долго не пишете. Все ли у вас благополучно? Как ваши огурцы чувствуют себя? Я вас ругаю. Живете в деревне, навоз кругом, а посыпаете или поливаете огород химией. Конечно, правда, как Батька говорил: «Хорошо живется в колхозе тому, кто не спит по ночам», — но не все же бездумно тащить. Тут получается себе во вред, про нитраты небось и вы слыхали по телевизору. Лучше наберите в ведро навоз коровий, лошадиный (на улице, когда пройдет скот), залейте водой, пусть постоит недельку. Затем на ведро воды литровую банку настоящего навоза, и поливайте. Мы даже собираем в лесу лосиный навоз, настаиваем и поливаем. Мы уже с июня едим парниковые огурцы и изящные уже, маленькие огурчики, а помидоры нынче мелкие, уже один созрел.

10-го уехали гости в Железногорск, а Лена приехала 5 июля. Сдала документы, ездит на подготовительные курсы. Говорит, очень трудные задачи объясняют по физике. Надежды мало: она уже беспокоится. Учит вечерами, а днем работает на фабрике. У нее все 5 в аттестате, только по русскому 4 и похвальная грамота.