Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Я прислонился к прохладному камню, готовясь выслушать признания Иосифа.

– Никогда не думал, что в могиле так хорошо пахнет.

– Травы. Здесь много смирны и алоэ, подарок Никодима. Ты, несомненно, знаешь его. Он учитель закона; привез растения сюда во второй половине дня, когда Иисус еще был на кресте.

– Прекрасно, говори, Иосиф, слушаю тебя.

Иосиф не отвечал.

– Что ты хочешь мне показать?

Иосиф по-прежнему молчал.

Было прохладно? Или влажно? Или так действовало замкнутое пространство? Я начал испытывать легкую тошноту.

– Иосиф, скажи, почему ты хотел прийти сюда?

– Я хочу убедить тебя, что Иисус был мертв.

Иосиф едва говорил, ему было трудно дышать. Мое сердце тоже билось чаще, и я жадно глотал воздух.

– Говори быстрее! Этот запах невыносим! Я долго не выдержу…

Я провел рукой по лбу и ощутил, что он залит потом, хотя мне было холодно. Что здесь происходило?

– Иосиф, достаточно! Что мы здесь делаем?

– А ты сам не догадываешься?..

Голос его был едва слышен, слова перешли в хриплое, угасающее дыхание.

Потом послышался глухой удар, удар от падения тела.

Я выпрямился. Ощутил под ногами что-то теплое и мягкое. Переступил через тело, бросился к выходу и заорал, чтобы камень немедленно откатили в сторону.

Никто не откликнулся. Я подошел к единственному лучику света, чтобы вдохнуть чистого воздуха, и вновь позвал на помощь, теряя последние силы. Я чувствовал, что мир не отвечает на мои призывы. Я стал жертвой обмана. Я кричал, кричал, кричал…

Наконец луч света округлился, камень сдвинулся в сторону, до меня донеслось пение птиц, ругательства солдат, а потом я увидел зелено-белое мерцание цветущего сада. Я выпрыгнул из склепа и рухнул в траву.

Солдаты отправились за бесчувственным Иосифом. Они уложили его рядом со мной и стали брызгать на нас водой из фляг.

Я постепенно приходил в себя, возвращался к жизни, я повторял себе, что люблю возню своих солдат, что люблю их грубые плебейские лица, на которых улыбка стирала беспокойство.

Иосиф очень долго приходил в сознание. Наконец я увидел, как его синий глаз с белыми слоями возрастной катаракты открылся навстречу небу. Старик повернулся ко мне:

– Ты понял?

Да, я понял. Пряности и ароматные травы, уложенные в могилу, чтобы замедлить разложение и проводить усопшего в далекий путь, делали воздух губительным, им нельзя было дышать, он вызывал удушье. Иисус, будь он в смертной агонии или в добром здравии, не смог бы долго пробыть в этой отравленной камере.

Солдаты поставили нас на ноги и довели до фонтана, где мы спрятались в тени смоковницы.

Я все еще противился доводам Иосифа. Кто мог мне доказать, что травы в могилу Иисуса не были принесены после его ухода? В тот самый момент, когда он уходил?

Иосиф читал мои мысли у меня на лице.

– Уверяю тебя, Никодим принес свой подарок до того, как в склеп доставили труп.

Я не был уверен. Это было просто еще одно свидетельство. В деле Иисуса все радикально менялось с каждым новым показанием. А что есть более хрупкого, чем показания? Как поверить этим евреям? Ведь они с самого начала хотели видеть в Иисусе Мессию.

Иосиф улыбнулся мне и порылся в складках плаща. Он достал пергамент, обвязанный хорошо мне известной ленточкой и украшенный веточкой мимозы.

Я вздрогнул.

Клавдия Прокула доверила старцу доставить мне послание.

– Кому верить? Кому не верить? Мой добрый Пилат, – вздохнул Иосиф, – я знаю, что ты веришь лишь одному человеку. Прочти.

Я развернул письмо.

«Пилат,

у подножия креста находились четыре женщины, чьи лица были закрыты покрывалами. Мария из Назарета, мать Иисуса. Мария Магдалина, бывшая блудница: Иисус ценил ее за доброту и ум. Саломея, мать Иоанна и Иакова, учеников назареянина. А четвертой была твоя супруга, Пилат. Я не осмелилась признаться в этом ни тебе, ни кому-либо другому. Я укрылась за несколькими слоями шелка, чтобы никто, даже мои спутницы не узнали меня. И могу заверить тебя, что мы укутывали в погребальное полотно окоченевшее, ледяное тело. Иисус действительно умер. Я рыдала от отчаяния. Я была глупа, моя вера была скудна. Теперь свет озарил меня. Быстрее присоединяйся ко мне на дороге в Назарет. Я люблю тебя.

Два дня я не писал тебе.

Я отрешился от всего, в том числе и от собственных мыслей. Тысячи смутных образов теснились в моей голове, но ни один не задерживался, не замирал достаточно надолго, чтобы стать мыслью, обрести окончательную форму. Опавшие листья, гуляющие по воле ветра.