Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают

Я не знала, на какой машине приехал Эндрю, иначе стала бы высматривать ее на переполненной парковочной площадке. От водки, выпитой на пустой желудок, я расхрабрилась, но беспокойство взяло верх. В зале шумели стайки долговязых подростков, подобно Нелл расставивших в проходе свои беспокойные длинные ноги, не умещавшиеся под столиками. Эндрю нигде не было видно. Я отошла в угол и принялась ждать, не зная, куда девать руки, — скрестить на груди или придерживать себя за локоть? — потом дверь распахнулась, и с волной свежего вечернего воздуха вошел Эндрю. На нем был тонкий свитер и дорогие, хорошо сидящие джинсы, наверняка подобранные умопомрачительно худой консультанткой.

Я помахала ему, и он направился ко мне.

— Яблоку негде упасть, — оглядевшись, сказал он. Я кивнула, втайне надеясь, что он предложит пойти в другое место, но он продолжил: — Давай станем в очередь.

Когда я училась в школе, в моде была пицца с оригинальными начинками: с макаронами и сыром, со спагетти болоньезе, пицца «чизбургер с беконом»… У меня голова шла кругом от такого разнообразия. Одни углеводы поверх других — вот что я думаю об этом сегодня. Неудивительно, что я была такая жируха.

Я поделилась своими размышлениями с Эндрю.

— Ничего подобного, ты никогда не была жирной, — рассмеялся он и похлопал себя по плотному животу. — В отличие от меня.

Эндрю сказал правду. Четырнадцать лет назад в нем действительно была какая-то округлость, характерная для первокурсника. Сейчас сложно поверить, что ему было всего двадцать четыре, когда он успокаивал меня после кошмара, а я умоляла его не уходить. Он невыразимо погрустнел, когда согласился остаться, — от жалости, как я долгое время считала. На самом деле он, возможно, мысленно сожалел о разнице в возрасте между нами, и будь я лет на пять старше, кто знает, чем бы все закончилось…

За стеклянной перегородкой жирно поблескивали пироги, в одной начинке которых было больше калорий, чем в моем ежедневном рационе. В желудке у меня заурчало.

Я заказала кусок «Маргариты». Беспроигрышный вариант, решила я, и в зубах ничего не застрянет. Эндрю заказал пиццу со средиземноморским салатом.

Свободных столиков не было, только места у общей стойки, и я не собиралась проводить единственный выпавший на мою долю час с Эндрю в непрошеной компании костлявых юнцов, прикрывающих колени бумажными салфетками на случай непредвиденной эрекции.

— Давай посидим на улице? — предложила я.

Перед входом стояло две скамьи, но они были заняты, и мы, обогнув ресторан, сели прямо на посыпанную гравием обочину, осторожно поставив бумажные тарелки на колени.

— О боже, — промычала я, откусив кусочек пиццы.

— Вкусней, чем в Нью-Йорке? — удивился Эндрю.

— Просто объедение. — Я вскинула безымянный палец. — Я на предсвадебной диете.

Эндрю понимающе закивал.

— Уитни тоже этим страдала. В свое время.

Крупный артишок скатился с его тарелки и плюхнулся на землю. Я невольно подумала о разбитом черепе Энсили, и мне пришлось опустить тарелку на колени. Томатный соус загустел и напоминал кровь. Порой я не могу спокойно смотреть на кетчуп, на продукты красного цвета или сырое мясо, потому что у меня из головы не идет Пейтон, и я как будто снова вижу перед собой его изуродованное лицо. Прижав ко рту салфетку, я с усилием проглотила то, что пережевывала.

— Тяжелый день, говоришь?

Эндрю сидел рядом, однако не настолько близко, чтобы наши колени или бедра соприкоснулись. На его лице сквозь летний загар проступала однодневная золотистая щетина. В Эндрю можно было влюбиться с первого же взгляда.

— Не потому, что мне пришлось рассказывать обо всем, — пояснила я. — Это меня не тревожит. Меня тревожит, поверят ли мне. — Я оперлась на расставленные за спиной руки (в Нью-Йорке я бы ни за что так не сделала) и продолжала: — Когда мы все отсняли, я посмотрела на остальных и подумала, интересно, они правда мне верят или только делают вид? Что мне сделать, чтобы люди поверили моим словам? Я на все готова.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как во мне, словно кончик прикуренной сигареты, вспыхнуло издавна знакомое отчаяние, из-за которого я способна осуществить то, на что не хочу быть способной. Если бы не строжайший самоконтроль, я бы одним неосторожным движением могла ранить слишком глубоко Люка и навсегда отрезать себя от той жизни, которую так тщательно выстраивала. Но, стоя рядом с Эндрю, едва доставая ему до плеч, я думаю о том, как такому большому человеку, наверное, сложно себя контролировать, и о том, что ради него я бы пожертвовала принадлежностью к клану богатых и знаменитых.