Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

Хорошо, я не буду, если тебе неприятно, но мне важно, чтобы ты знала. Какая ты. Настолько же более живая здесь, насколько Р Первый был живее всех там.

О чем же тогда говорить? Что я могу рассказать такого, чего бы не знали все? Не считая Мертвого Дома?

Сфинкс… На то он и Сфинкс, что о нем трудно рассказывать. Их много в одной шкуре, Сфинксов, и они все разные. Все зависит от того, когда какой из них выходит на волю, погулять. Их расписание знает только он сам, так что здесь я не могу быть проводником. Но он мне вовсе не враг и не кошмар моей жизни, это все выдумки Логов.

Ну, да, я бросался на него с ножом в столовой. Смешно сейчас об этом вспоминать. Почему смешно? Потому что это было глупо. Не из-за того, что он сильнее, просто он только того и хотел. Чтобы я двигался. Зачем же еще? Я каждую ночь подползал к нему, чтобы задушить; думаешь, это было легко? И когда я проделал это в стомиллионный раз, он сказал, что, пожалуй, возьмет матрас и уйдет ночевать в классе, потому что у меня уже получается слишком хорошо. Я до утра просидел столбом, все не мог поверить, что он действительно так сказал. Потому что до этого дня, вернее ночи, он делал вид, что абсолютно меня не боится, что я слишком жалок и слишком неуклюж, что можно спокойно дрыхнуть в двух шагах от меня, ведь я все равно ни на что не способен. А тут признался, что уже давно на самом деле не может спать. Сказал, что с него хватит, и перебрался ночевать в классную комнату.

А на следующее утро все изменилось. Я больше ни разу не слышал от него ни оскорблений, ни подначек. Но даже не в этом дело. Он стал другим. Мне казалось, он живет, чтобы меня доставать. Каждую минуту, каждую секунду. Что он без этого просто не может. Что он безумный садист, которого все боятся, что никто рядом с ним даже дыхание не осмеливается перевести…

Ну вот, тебе смешно… А ты поставь себя на мое место. Живешь-живешь рядом с чудовищем, весь смысл жизни только в том, как бы ухитриться его прикончить, а потом чудовище вдруг говорит — «ну все, с меня хватит», и превращается в веселого, спокойного человека. Можно в такое поверить? Во всяком случае, не сразу. Сколько бы вокруг не хихикали и не объясняли, что это было треклятое ученичество, что Сфинкс хотел как лучше, и вот же у него получилось, «гляди, как ты теперь классно ползаешь» — все равно я его видеть не мог, и от одного звука его голоса начинал трястись. Остальных тоже хотелось прикончить. Он же не один в это играл, они все так или иначе участвовали. Даже Толстый. Ну, то есть Толстый действительно боялся, он ведь Сфинкса любил, и вдруг Сфинкс на него внимания не обращает и ведет себя странно, как будто превратился в кого-то другого. Сфинкс сказал, что больше всего он переживал из-за Толстого. Но это уже потом. Табаки рассказывал, что, оказывается, они все не спали по ночам, боялись, что я доползу до Сфинкса и перегрызу ему горло, и Табаки раскладывал по всей кровати ловушки, шуршалки и пищалки, чтобы вовремя проснуться, если что.

Я не признавал, что Сфинкс мой учитель, и ни разу даже мысленно его так не называл. До Мертвого Дома. До появления там Ральфа. Он ведь пришел не один, а с моей матерью, об этом я забыл тебе рассказать. У нее в сумочке лежала моя фотография трехлетней давности. Не знаю, зачем она ее притащила и зачем показала мне, может, она ее держит при себе из сентиментальных соображений, а может, захотела сравнить с оригиналом. В любом случае, это был кошмар. Не знаю даже, как объяснить. Бывает же, что смотришь на чье-то лицо и хочется поскорее отвести взгляд? Так вот, мальчишка на фотографии был как раз таким. Сразу видно, что полное дерьмо. Рожа кислая, нижняя губа оттопырена, в глазах сплошное самомнение и скука. Обливает презрением весь мир.

Неправда, сейчас я не такой! Ты просто не видела ту фотографию! Я покажу тебе, и ты поймешь. Да, она у меня, я выпросил ее у матери в такси на обратном пути. Этого свинячьего ублюдка. Чтобы помнить, что взялся учить Сфинкс. И каким бы я был сейчас, если бы не Дом. Вот этим же ублюдком, только покрупнее и попротивнее. Оказывается, бывает несколько жизней в одной. Я никогда раньше не думал об этом. Я понял свою мать и простил. С тем, что она носила в сумочке, я и сам не захотел бы жить.

А Сфинксу я собирался каждое утро кланяться и говорить: «Спасибо тебе, о великий учитель», но ни разу не получилось. Как это ни скажи, выглядело бы издевкой, а я-то хотел всерьез.

Нет, я только спросил, как он рискнул взвалить на себя такое, а он ответил, что и сам удивляется. Сказал: «Что-то в тебе было. Какой-то стержень. Так что я рискнул». После этого разговора я целый час рассматривал свинячьего ублюдка. Искал стержень. Не было там никакого стержня, хоть убей. Или я не такой глазастый, как Сфинкс.