Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

Я не очень хорошо помню, как я туда попал. Помню только, что на машине и что водитель все дорогу рассказывал о своих взаимоотношениях с детьми. Как ему трудно находить с ними общий язык. Отчего-то думал, что мне это может быть интересно. А может, он всем это рассказывает. Жалуется. Не знаю. Но он здорово отвлекал меня своими разговорами. Когда весь мир рухнул и жизнь закончилась, хочется просто тихо исчезнуть, а такие мелочи не дают настроиться. Как тут исчезнешь, когда тебе с мрачным видом перечисляют грехи незнакомых подростков. Причем так, что становится ясно: он считает, что и ты каким-то образом к этому причастен. Только потому, что ты примерно того же возраста. Так что я ему поддакивал и даже мычал в нужных местах, стараясь не реагировать на все эти «вы» и «такие, как вы», но, как выяснилось, зря старался. Когда в условленном месте к нам подсела моя мать, он тут же сообщил ей, что парень у нее не подарок и что, хотя у него имеются двое своих неподарков, которые вот-вот загонят его в гроб, им все же до меня далеко, потому что сразу видно, что по части сведения родителей в гроб мне просто нет равных. И опять завел о своих детях.

Смешно? Да нет, не очень-то это было смешно. Они с матерью всю оставшуюся дорогу проворковали, а я все думал, какую кучу времени потратил на этого типа и его излияния, вместо того, чтобы думать о важном, и что за это в итоге получил. Ужасно обидно.

Мы доехали поздно ночью. Мать ушла заполнять какие-то бланки и анкеты, а меня сразу уложили, и я почти сразу заснул. Ничего не разглядел вокруг, слишком устал. А утром проснулся совсем в другом мире. Отдаленно похожем на Могильник. В Мертвом Доме.

Там были заношенные кровати. Такие, по которым сразу видно, сколько народу на них лежало, сидело и хваталось за спинки. И сколько там кашляли, плевались, швыряли на пол салфетки и ковыряли в носах. Там это все просто отпечаталось. И знаешь, я нигде не видел таких подушек, как там. Они были под простынями. Их нельзя было сдвинуть. Один раз я снял простыню, но подушка оказалась пришита к матрасу. Намертво. Я спросил, нельзя ли мне получить обычную подушку. Они сказали, что нельзя. А вдруг мне захочется пошвырять ею в соседей, посреди ночи? Или кого-нибудь с ее помощью задушить? Мало ли что может прийти в голову потенциальному психу. Мне объяснили, что любой безобидный предмет может быть использован как оружие. Хотя никакой логики в этом нет, если можно задушить кого-то подушкой, почему нельзя сделать то же самое просто руками? Я сказал, что не могу без снимающейся подушки, что мне обязательно надо обнимать ее перед сном, иначе не засну. Они всерьез расстроились, но ничем не смогли помочь. У них были очень строгие инструкции относительно всего. Подушек, одеял, ножей и вилок. Сплошная нервотрепка, если вдуматься, ведь за каждой мелочью не уследишь, как ни старайся. В этом и заключалась работа тамошних Пауков.

Они боялись подушек, полнолуния и умных психов. И у всех были огромные тапки, которыми они шаркали во время ночных обходов. Там постоянно были обходы. Только умудришься заснуть, как они начинаются. Обходят дозором кровать за кроватью. Чего ищут — непонятно. Понятно только, что спать тебе не дадут. Самый главный обход был в шесть утра. Самый шумный и самый дотошный. С каверзными вопросами о том, как ты провел ночь, почему у тебя изможденный вид и чем это ты занимался, что тебя так изнурило. Очень хотелось знать, а сами они смогли бы провести ночь спокойно, если бы их постоянно обходили? Но там таких вопросов не задают. Можно попасть в умные психи, а это самое неприятное, что там может с кем-то случиться.

Не считая обходов и утренних допросов, там было не очень плохо. Журналы, конфеты, фрукты — хоть давись ими. Телевизор. Музыкальные передачи. Волнистые попугайчики в клетках. Пластмассовые цветы, яркие, как леденцы в прозрачных обертках. Один бедолага даже попробовал их жевать. Ему понравилось. Знаешь, когда людям подсовывают цветы, похожие на конфеты, нечего обижаться, если кто-то захочет попробовать их на вкус. А они обижались. Просто с ума сходили от расстройства, когда такое случалось.

У них вообще было маловато радостей в жизни. Весь день улыбаться, когда вокруг куча живых мертвецов ковыряют в носах — не думаю, что это легко. К концу дня улыбки застывали в камень. Наверное, дома им приходилось скрести их специальными щетками, чтобы они сошли. Или, если лень, ложиться спать улыбаясь. Но тогда дети могли испугаться. Я думаю, те, у кого были дети, все же счищали улыбки на ночь.