Другие люди болели коклюшем и тифом, умирали от воспаления легких и разрыва сердца, а он никогда не узнал даже, что такое насморк и несварение желудка.
Первые красавицы мира превратились в уродливых старух и боялись посмотреть на себя в зеркало, а он, дожив до седых волос, был так красив, что молоденькие девушки заглядывались на него.
Он прошел через три войны, и трижды смерть отступала, сраженная его мужеством.
Он написал много книг, и люди разных стран света — белые, желтые, черные — плакали и смеялись, благословляя его талант.
И все-таки он не был счастлив.
Злобный, завистливый критик сказал о лучшей из его поэм, что это бумажный хлам, и он расплакался как ребенок.
Политический деятель забыл пригласить его на званый обед, и он огорчился и не спал две ночи.
Любимая девушка, которой он подарил свою самую прекрасную книгу, предпочла ему спекулянта, подарившего ей кольцо с драгоценным камнем. И он страдал.
Старуха мать сокрушалась:
— Чего ему не хватает, моему бедняжке?
Бедная женщина! Это ведь она, пригласив к сыновьей колыбели добрых богов и богинь, забыла позвать Бога юмора — великого целителя маленьких огорчений и больших невзгод.
Вечер перешел в ночь, но никто этого не заметил. Было шумно, весело и бестолково. Кто-то слушал магнитофон, звучал низкий, хрипловатый голос недавно погибшего артиста, длинная девушка с детским лицом старательно и неумело вытанцовывала модный танец, двое мужчин допивали остатки горячащего напитка, юная пара на лестничной площадке объяснялась в любви, и поцелуев было гораздо больше, чем слов.
Лишь один Молодой человек, который только что веселился вместе с другими, ощутил приступ тоски. Все сделалось скучным и ненужным. Это не было ранним похмельем. Он пил мало, был трезв, голова ясная, но ему показалось, что он сейчас где-то, кому-то необходим. Веселое, беспечное общество стало в тягость.
Он ушел.
Осторожно обойдя парочку, все еще неутомимо целовавшуюся на площадке, он спустился по старой лестнице со ступеньками, источенными, как фамильные серебряные ложечки.
Набережная была пуста. Корабли, закованные в черную гладь реки, дремали в ожидании рассвета.
На мосту, перегнувшись через перила, стоял сержант милиции.
По его унылой спине было видно — это рыбак, утомленно ждущий конца дежурства, чтобы заняться любимым делом.
Молодой человек хотел поговорить с сержантом, но, вспомнив, что пил горячащий напиток, воздержался.
Он не спеша перешел мост, долго смотрел на стадион. Тишина до краев наполняла его круглую чашу.
Молодой человек стоял у истоков проспекта, льющегося от моста до пятиугольной площади.
Он медленно пошел вдоль проспекта. Тусклый свет фонарей придавал ему сходство с коридорами зданий, где когда-то обучались благородные девицы.
Было холодно и одиноко. Он подумал, не отправиться ли домой, но увидел, как метрах в двадцати от него появился маленький мужчина, который с трудом нёс в футляре виолончель.
Он быстро догнал виолончелиста, вежливо и тихо сказал:
— Позвольте помочь вам, я вижу, как вам трудно нести инструмент.
Страх метнулся в глазах музыканта.
— Нет, нет, не нужно, я сам.
— Ну зачем же, — мягко уговаривал его Молодой человек, — я моложе, сильнее…
— Нет, нет, — пугливо оглядывался по сторонам музыкант и метнулся в переулок, с трудом волоча инструмент.
Молодой человек остановился. В свете фонаря было видно, что его чистое, гладкое лицо стало старше. Тоненькая, еле заметная черточка, которая с годами станет одним из шрамов, нанесенных временем, залегла у рта. Он стоял и думал: почему его испугался музыкант? Неужели потому, что музыкант был стар и тщедушен, а он высок и силен? Он думал о том, настанет ли время, когда не будет посторонних и каждого встретит пожатие дружеской руки. Он верил, что это будет, но когда же?
Стало холодно и пусто. Он пошел быстрым шагом. Кое-где в окнах домов горел свет, но каким-то чутьем он угадывал, что не нужен там.
Он остановился у семиэтажного, словно высеченного из гранитной скалы дома. Здание было погружено в глубокую тьму, и лишь на самом верху, под крышей, горел слабый свет.
Он вышел на середину улицы и стал наблюдать за светящимся окном. Огонь то гас, то зажигался — так, словно это был маяк, указывающий ему путь.
Он размышлял, где находится комната с мигающим светом, и решил, что она на седьмом этаже, справа от лестницы. «Я нужен там, наверное там живет больной старый человек, я могу помочь ему», — мысленно сказал он себе, направился к дому и вошел в парадную.
Читать дальше