Борис Фальков - Ёлка для Ба

— Садись рядом, — похлопал он рукой. Указанное место, будучи занятым мною, заткнуло бы щель, в которую умудрялась как-то проскальзывать жорина маленькая женщина, его любимица из принципа: ноги у неё были короче жориных, а остальное — как у больших людей.

— Я лучше постою, — отказался я.

— Уже кончаем! — крикнул нам Жора. — Я тоже к вам спущусь, и поболтаем.

— Ага, — согласился я.

— Хорошо выглаженный костюм, — сказал Ив, — лучшая упаковка.

— Лучшая кулибка, — сказал я.

— Кулибка для работы, — согласился Ив. — Во время работы, как и во время сна, очень важно иметь надёжную кулибку. И вообще в жизни. Поэтому Сандро доверяет глажку не всякому. Ты бы хотел, чтобы тебе тоже доверили глажку? Но это право ещё нужно заслужить.

— Нет, — отказался я. — Я и пальцем не пошевельну для того, чтоб мне доверили глажку. Пусть это будет мундир самого генералиссимуса.

— Но-но! — погрозил почти чёрным пальцем Ив.

— Суворова, — пояснил я.

— Гол, шиколат! — крикнул Жора из своей духовки, точно с той же интонацией, с какой подавал голос из сундука. — Тебе влепили пенальти, чёрный парень.

— Да уж, — показал зубы Ив, — у мальчишки не осталось ни капли провинциальной затхлости.

— Патриархальной, — поправил я.

— Я знаю, — сказал Ив, — только мне этого слова ни за что не выговорить, вот я и взял похожее.

— А у жориной подружки растут волосы подмышками? — внезапно атаковал я.

— Судью на мыло, — возразил Ив. — Это в твою сторону нужно пробивать пенальти. Но даже если ты и не против рискнуть физиономией, задай этот вопрос самому Жоре. Я же подамся в зрители.

— Что нужно спросить у Жоры? — сказал Жора, появляясь из адова горнила свеженьким, если не освежёванным. — Я передам ему, и принесу вам ответ.

Между фразами он успел хлебнуть из пивной бутылки, зажав как раз подмышкой вторую, неоткупоренную. Ив принял её, сунул в рот и свернул клыком пробку. У меня заныли зубы. Чтобы скрыть их не совсем мужественное поведение, я выразительно посмотрел на жорину подружку.

— Она уже уходит, — сообщил Жора. — В мужской компании всем остальным не место.

Он звучно шлёпнул подругу по низкому заду и, покачивая им по инерции, она удалилась, очень важная, под китайским солнечным зонтиком.

— Теперь спрашивай, — Жора уселся на ступеньку и я последовал его примеру. — Пива хочешь?

— Хочу, — сказал я.

— Фигу тебе! — сунул мне в нос фигу Жора. — Чтоб я этой собственной рукой… Да чтоб меня вторично уродом родили и вторично придушить забыли! Спрашивай так, без пива.

— Я хотел спросить, — мстительно сказал я, — про твою Европу. Говорят, ты там летал. Я тоже летал, с дерева, у меня шрам на европе — показать?

Не дожидаясь согласия, я расстегнул и приспустил штаны, привстал и повернулся задом к жориному носу. Жора внимательно рассмотрел предъявленное ему доказательство.

— Это документ, — признал он. — Заверено, с подлинным верно. Только вот, похоже, не с дерева ты летал, а с кровати на горшок.

— А ты в своей Европе, — я уселся на место, — с горшка на кровать?

— Милый, — отхлебнул Жора из бутылки. — Я там был солист аттракциона под названием «Летающий карлик».

— Я тоже был солист, — сказал я, — когда с дерева… Маленькие летающие люди мы с тобой.

— У меня за плечами не маленькая жизнь, — обиделся Жора, — у меня есть биография. Так что ты со своей харей не суйся. Тебя, небось, вовсе никто не хочет придушить.

— Меня мать хотела придушить, когда рожала. Отец говорит, она тогда сказала: пока эта сука не уберётся отсюда — рожать не стану. Сказала — и перестала дуться, и я чуть не задохся. Но отец вывел суку вон, ведь она была его знакомая, и всё обошлось. Сука вообще-то была акушеркой, её звали графиня Шереметьева.

— А меня придушить хотели не только в детстве, а и потом, когда пришли немцы, — забеспокоился Жора. — Они посчитали меня не маленьким, а большим — но неполноценным человеком. Это значит: не совсем человеком, может, даже такой странной машинкой, или говорящей куклой с опилками в голове. Знаешь, такой куклой: ма-а-ма!

— Шико-о-лат, — мстительно напомнил я.

— Ма-а-ма, мамочка моя, — отмахнулся он, — за тебя они меня послали в печь, в Дахау! Ты меня не придушила, пожалела, и теперь у меня биография, а они тут шляются всякие, шиколату у меня просють, хочуть, шоб я подох сам, ленятся даже придушить! Но, мамочка, не получат они у меня шиколату, ибо, пока меня посылали в Дахау, я и тогда не подох, а сбежал, потому что всё-таки маленький. Так что, спасибо тебе, мамочка. И папочка — спасибо. И добрым большим людям, всем, кроме немцев, спасибо: добрые большие люди в Европе меня приютили, и переслали во Францию. А во Франции я стал летать. Большой человек, очень большой человек — вот как Ив! — сажал меня на ладонь и бросал, а я летел. Он был чемпион по метанию карликов, а я рекордсмен: я пролетал больше десяти метров. Нас хорошо кормили, и я облетал всю Францию. Ту, которую не прибрали к рукам немецкие большие люди.