Борис Фальков - Ёлка для Ба

Это дом, то есть — его гарнизон, установил первые связи с базаром, сюда же относится и Валя, закупавшая там продукты, и как всякий обладающий преимущественными правами первенец, дом не собирался уступать монополию на эти связи другим мирам. Кроме того, так получилось, что базар успел стать моим и Ба личным делом, таким же, как, скажем, сношения с духами дома, которые невозможно вполне разделить с другими. Я и глядел в сторону базара теми же глазами, что и на духoв дома, глазами верноподданного семьи. Да, тот мир в начале августа ещё был вполне духовным, не оброс мясом, и потому подступы к нему я поначалу осваивал ошибочным способом. То есть, опять же, именно правильная осада была обречена на поражение.

Попытку захватить центральную башню крепости, Ба, я отложил на финал сражения. Мне уже было известно, что вероятность вторичного выпадения на кубике того же числа ниже вероятности появления другого. Ну, а подсознательно — именно на успех с Ба я рассчитывал больше всего, и потому оставил её на десерт. Тут противоречие лишь кажущееся, ибо: если уж сама Ба не… то… Главным же, позволившим мне обойтись без особых колебаний в последовательности действий, была ясность — с чем именно подступать к другим укреплениям, с какими орудиями: с Пушкиным или Ломброзо, графиней Шереметьевой или обезьянками, а с чем подходить к Ба — было окутано туманом. Впрочем, все укрепления объединяло одно, и мне это было понятно, как никому другому: каждое из них хотело бы украсить себя хорошенькой игрушкой, а лучше — гирляндами игрушек. Все хотели одного, поставить себе ёлку, на которой рядышком бы висели, посеребреные амальгамой, Пушкин с гусар-девицей в папахах, Ломброзо с Шубертом в черкесске с газырями и всякие другие рождественские сладости жизни, весь её шиколат — по вкусу. Поскольку вкусу Ба, всем понятно, соответствовала самая вкусная, самая большая, самая разукрашенная ёлка, то я и оставил такую ёлку напоследок.

Передовые флеши крепости, по неприступности — Багратионовы, занимали отец и мать. Я напал на них вечером, когда уже шло переодевание ко сну, и, полуголые, они казались мне чуточку более беззащитными. Какое-то время моё присутствие не замечалось, это было мне наруку, можно было спокойно дождаться самого удобного момента: когда беседа неизбежно достигнет высоких тонов. Под горячую руку было больше шансов добиться успеха, хотя и риск заработать шишки одновременно возрастал. Я, конечно, рисковал, но рисковал, имея в запасе и отходные маневры, и ещё по крайней мере два направления продолжения осады.

— Ты забываешь, — сказала мать, распрямляясь после того, как разложила на софе одеяло. — Ты забываешь, что эту квартиру получила именно я. Неужели кто-то всерьёз мог думать, что когда-нибудь тебе дадут квартиру?

К слову «тебе» был приложен не только акцент, но и придыхание. Только то, что у меня имелись собственные акценты и придыхания, на собственные нужды, позволило мне отнестись к материнским без особого глубокомыслия.

— А ты забываешь, — уже довольно резко возразил отец, — что именно я, сударыня, подсунул тебя Горздраву. Неужели кто-то может думать, что тебя без моих связей в этом городе туда впустили бы? Интересно, какую бы это квартиру тебе отпустили на твоей эпидстанции… Автоклав?

Его ударение на «тебя» было ещё мощней, а придыхание со свистом. После же «эпидстанция», где многоточие, он стал было неспешно складывать пальцы в известную фигуру, но тут, когда помянул автоклав, заметил меня:

— Марш спать!

— Ага, — согласился я.

— Кстати, я говорила с Кругликовой, — сказала мать. — В принципе она не против, но тебе нужно ей позвонить.

— Чего-о! — вскинулся отец. — Я в своём доме слышать этой фамилии не желаю.

— Напоминаю, — сказала мать, — в этом своём доме ты номер шестнадцатый. Ибо ты прописан в нём временно. А даже Валя, и та постоянно.

— О чём ты говорила с этой…

— О тебе, разумеется. Ты знаешь, что готовится на бюро?

— У меня есть, чем крыть их обвинения. Они сами у меня повертятся.

— А, так ты полагаешь, что они готовят тебе выговор?

— Что ж ещё?

— У тебя отнимут партбилет, дуралей!

— Это тебе Кругликова набрехала? Старая ведьма…

— Если б только Кругликова! Это знают все. Кроме тебя. Одному тебе не втолковать, какие нынче времена. Тебе и всему твоему семейству, которому, может быть, грозит нечто и похуже отнятия билета… Не слыхал разве, что говорил тот твой милиционер: эшелон ваш уже стоит под парами, доктор!