Борис Фальков - Ёлка для Ба

— Это куда же мы пойдём? На спортплощадку, в волейбол играть?

— Ну, можно пойти посмотреть аттракцион на Большом базаре.

— Всё ясно? — вскричала Изабелла. — И этот туда же. Может, и ты хочешь полюбоваться там на Жанночку?

— Там Ася, — сказал я.

— Действительно, — вставил Ю. — Что там тебе смотреть? В прошлый раз ты уже всё видел.

— Не всё, — возразил я, — я не видел кормления тигров.

— Они жалкие, — сказал Ю. — Животных вообще жестоко держать в клетках.

— И в боксах, ты это хотел сказать! — снова вскричала Изабелла. — Филолог двусмысленности, ты спроси лучше племянника, выучил ли он то английское стихотворение, которое я три дня назад ему задала!

— Ты выучил? — спросил Ю.

— Я выучу, — ответил я, понимая, что и тут моё дело сорвалось. К тому же, тут мне угрожали раны посерьёзней. — Спокойной ночи.

— Спо-ко-ойной, — ехидно протянула Изабелла. — Когда выучишь стихотворение, поди спроси Ба, не захочет ли она пройтись с тобой на базар.

— Кстати, то стихотворение Некрасова про умного Ваню, — заговорил Ю, напомни мне завтра, я тебе его дам. Выучишь и его, пора, действительно, и к школе готовиться. Неудобно как-то, если племянник учителя русской литературы…

— Спокойной ночи, — прервал я его почти хамски. Он стал раздумывать, обращать ли ему на это внимание, или нет. А я не стал дожидаться его решения, закрыл клапан кулибки, на этот раз — однослойной по случаю августа, и постарался уснуть. Воспитание всё же дало свои плоды: утро вечера, я знал, мудреней. Я не знал, правда, как изменяется смысл этого выражения одной лишь буквой Ё: мудрёней. То есть, указанная Изабеллой двусмысленность как всеобщий признак всего существующего открылась мне ещё не вполне.

По утрам Ба выглядела особенно свежей, несмотря на то — или благодаря тому — что задерживалась в постели дольше других. Напасть на неё следовало именно утром, так подсказывала интуиция, не требовавшая объяснений: почему именно так. Я воспользовался своим правом — разведчик-пластун — и подвёл мину под башню, когда Ди пошёл бриться и в их спальне на несколько минут сложилась очень благоприятная, да и просто приятная обстановка. Ба приняла меня в постели. Я нырнул к ней под одеяло. В её кулибке пахло духами и крахмалом. Очень комфортабельная кулибка.

В моём распоряжении было минут десять, не больше, до того, как вражеские подкрепления закончат бритьё и вернутся на свои позиции. Я открыл действия пулемётной очередью:

— Доброе утро, Изабелла говорит, отец ведёт следствие на Большом базаре из-за Жанны, и почки обезьянки важней самой обезьянки. А Ю говорит, «умный сын» это двусмысленное выражение. А я их не понимаю ни в каком смысле.

— Не следствие, а экспертизу, — возразила Ба. — Отец твой не следователь. Надо научиться выражать свои мысли точно.

Одним ударом она отбила все мои подачи. Теперь на любой из моих вопросов можно было ответить: а точнее?

— Говорят ещё, — сбавил я темп, — что я похож на тебя. Это правда?

— Как сказать… Вот, у тебя болит сердце?

— Нет, — испугался я, — а что?

— Вот видишь! — сказала она. — А у меня болит.

Я снова обломал зуб о каменную кладку башни. В полумраке спальни лицо Ба испускало слабое свечение. Её ладонь лежала на моём лбу, пальцы ритмично пожимали виски. Моя щека прильнула к её мягкому боку… Она опережала меня на несколько ходов, про сердце — это было здорово придумано: этого хватит на целый день. Я ещё убавил темп и зашёл с фланга:

— Ты бы вышла и посидела в сквере, сразу после завтрака. Оно и перестанет.

— Напротив, — возразила Ба. — Сегодня будет очень жарко, так что лучше не выходить. К тому же, по воскресеньям в сквере слишком много народу.

— Ага, воскресенье… Значит, мы не будем сегодня заниматься музыкой. А жаль.

— Жаль! — с неподражаемой интонацией воскликнула Ба, и сжала мне виски чуточку сильней. — Неужто действительно: жаль? Я была бы счастлива.

Я нисколько не поверил этой её наивности.

— Может, поугадываем звуки?

— Звуки не угадываются, — поскучнела она. — Они узнаются, в лицо. Впрочем, если хочешь, после завтрака…

— А после узнавания?

— Можешь немного поучить этюд.

— А ты?

— Сегодня воскресенье, и у меня много дел, ты знаешь: все дома.

— Но ведь у тебя сердце!

— Это верно, у меня сердце, — согласилась она. Я ждал продолжения, вроде «когда много дел, забывается о сердце». Но продолжения не последовало вовсе. Это правда.

— Значит, тебе нужно отдохнуть. А поскольку в доме все, и много работы, то выйти погулять.