Борис Фальков - Ёлка для Ба

— Проштрафился, младенец? — спросила Изабелла из темноты. — Что за побоище у вас там было?

— Добрый папаша, — сказал Ю, — перестал держать в обаянии умного сына. Сын же обязан отца по-прежнему уважать. Задача сложная. Эй, племянник, ты вообще-то знаешь своего отца, кто он и что?

— Я знаю, — ответил я, как раз закончив смотр уцелевших в первой атаке войск.

— Э… нет, — возразил Ю, — ты не можешь знать. Знания о других мы собираем всю нашу жизнь, но никогда не можем окончательно сказать: всё, я знаю о ком-то всё. Ведь этот другой продолжает жить, и таким образом увеличивается область нашего незнания о нём. Только много лет спустя, когда его, скажем, уже не будет…

— Очаровательная мысль, — вступила Изабелла. — И очень кстати, по верному адресу. Просто прелесть.

— Да-да, — смутился Ю, но ненадолго. — Но… знаешь ли, например, ты, что твоё вот это слово «прелесть» имело раньше совсем иной смысл? Не красота — а соблазн, обман. И, кстати, слово «обаяние» тоже. Поэтому, например, когда о Ба говорят, что она обаятельна, то говорят двусмысленность.

— И довольно точно определяют… Но, прости, это ты ведь сказал: в обаянии, а не кто-то там?

— Не я, Некрасов.

— Но ты и мне говорил: обаятельная…

— Тебе, но о Жанне!

— А… о Жанне. Тогда это всё же твоё, а не Некрасова, словцо ещё скорей нужно отнести к Ба.

— Да тише ты! Ну причём тут Ба?

— А разве она не предпочитает мне Жанну? Как же тогда она может быть не причём? Вы распространяете миф, что Ба не от мира сего и ни в чём не принимает участия. А между тем — всем известно, что даже… даже хорошая репутация Ди сделана ею. Эта репутация была бы невозможна без запрета писать романы на эсперанто. А кто наложил запрет? Ба наложила, запретила ему сидеть и пухнуть в кресле, и велела ему заняться серьёзным делом. Она взяла его за шиворот и сказала: Лазарь, встань из-за стола свoего и ходи. И Ди поехал на Карантинку, а в следующий раз на Жилмассив смотреть больного младенца. И Ба говорила так много раз, пока Ди не привык ходить сам. В этом и секрет её обаяния: все её считают не причём.

— Кроме тебя…

— Кроме меня, я же вижу, что она охотно променяла бы меня на Жанну. То есть, она предпочла бы видеть в роли твоей жены мою сестру.

— Да какая ей-то разница?

— Вот-вот, опять ваше «не причём»… А между тем и Ба женщина, а не дух. И ей нравится, что Жанна на неё похожа. И ей не нравится, что я на неё не похожа. А Жанне… да, Жанне она бы охотно передала роль не только твоей жены, но и свою собственную. Вот, в этом-то и заключается её: причём.

— Какую-такую роль? И в чём там у них сходство? Я понимаю, когда говорят о моём сходстве с Ди. Я понимаю, когда говорят о сходстве Ба с моим братом. Я понимаю, наконец, твоё сходство с Жанной — это ведь так всё естественно! Но откуда бы взяться у Жанны сходству с Ба? Это мистика, нечто, вроде твоих обезьянок.

— Реальней обезьян ничего нет. Разве что их почки. Да ты посмотри на Жанну открытыми глазами, особенно на её профиль, на манеру подрагивать головой… Ни у кого не найдёшь такого сходства с Ба, разве что вон… у мальчишки. Но разве ты можешь так на неё глянуть! Разве я не вижу, как ты на неё глядишь?

— Как? — квакнул Ю незнакомым мне голосом.

— И как твой братец это делает?

— А это как? — почти совсем без голоса.

— Нам тоже нужна отдельная квартира, — заявила Изабелла. — Это решение вопроса. Иначе я буду вынуждена принять предложение моего заведующего кафедрой…

— Это какое же?

— А какое ты думаешь?.. Конечно, поступить в аспирантуру. А именно: на стационар. И там получить комнату.

— Это называется предложением поступить в аспирантуру, — прошипел Ю.

Я понял, что настал мой момент. И протрубил под одеяло:

— А почему почки обезьяны реальней самой обезьяны?

— Слово «реальный» имеет двоякий смысл, — с облегчением объяснил Ю.

— Так он ещё не спит? — спросила Изабелла. — Вот тебе твоё воспитание, педаго-ог.

— Завтра воскресенье, — сказал Ю. — Не страшно.

— Завтра воскресенье, — подхватил я, — давайте…

— В этом доме меня ни во что не ставят, — объявила Изабелла. — Даже то, что я знаю иностранные языки, не переводит меня в разряд…

— Подумаешь! Ди знает древнееврейский, — сказал Ю. — В какой разряд зачислять его?

— Вот именно! Мне хочется плакать.

— Об этом не говорят, — сказал Ю, — а просто плачут.

— Я и плачу, когда в этом доме не могу пройти ночью в туалет! Я должна полностью одеваться!

— Не плачь, Изабелла, — сказал я. — Ты завтра оденешься днём, и мы пойдём гулять, завтра воскресенье.