Александр Лернет-Холенья - Пилат

Вместе с Господом распяли еще двоих — одного справа, другого слева. Они были разбойниками, может быть, даже убийцами, в Евангелии они названы «latrones», что означает «воры» и «разбойники». Кто знает, кем они могли быть в действительности!»

Я слушал, живо представляя то, о чем он рассказывал, и я ему сочувствовал. Теперь я поднял голову и посмотрел на него.

«Что ты хочешь этим сказать?» — спросил я.

«Этим я хочу, например, сказать, — ответил он, — что может быть, никогда не узнают, кем был тот, кого они распяли посредине»

«Как это понимать?» — воскликнул я.

«Во всяком случае, — сказал он, — нельзя исключать того, что оба других действительно были схваченными сторонниками Вараввы, которого в Евангелиях называют «latro», что значит, «разбойник» или «убийца», не уточняя подробнее, почему он назван убийцей. Только между прочим отмечено, что он был схвачен по туманной причине, как участник ни разу не упомянутого в исторических книгах и по-видимому незначительного восстания. Но если оба действительно были людьми Вараввы, почему тогда надо было между ними распинать —…»

«Ну?» — воскликнул я.

«В Неаполе, — сказал он, как бы резко переменив тему, — более ста лет тому назад существовало тайное общество, и те, кто в нем состоял, называли себя «вараввитами». Они взяли в качестве своего символа страсти Господни и поставили своей целью свержение правительства».

«Я тебя не понимаю» — сказал я.

«А карбонарии, — добавил он, — взяли аббревиатуру I.N.R.I. своим девизом, что означало: Iuctum necare reges Italiae — смерть властителям Италии — справедливость требует отправлять властителей Италии на тот свет».

Я не знал, что и сказать.

«Разве тебе недостаточно того, — добавил он, — что я тебе уже сказал: Пилат не освободил Варавву, он даже не мог бы его освободить?»

«А Иисус, — воскликнул я, — что случилось с ним?»

Он пожал плечами.

«Я же был Пилатом лишь в той спальне, в которой Руф рассказывал о казни, — сказал он. — но я ведь не присутствовал при самой казни».

Я не смог ничего ответить и наконец сказал: «Ну? И что?»

«А то, — сказал он, как бы, мимоходом, — что все остальное написано в Евангелиях. Тебе только остается прочитать, как воины бросали жребий, кому достанется одежда Христа; как женщины, которые следовали за ним из Галилеи и прислуживали ему, Мария и Магдалина прежде всего, а также Мария — мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Заведеевых смотрели издали; как книжники и фарисеи, над тем, кто висел на кресте, еще продолжали насмехаться, и как они кричали: «Других спасал, а себя самого не может спасти! Если он царь израильский, пусть теперь сойдет с креста, и тогда мы уверуем в него!»; о том, как оба сподвижника Вараввы, один из которых даже перед своей смертью не простил ему поражения при Гаризиме, вмешались в расправу, и этот один сказал Иисусу: «Если ты воистину помазанник, то помоги себе самому и нам!»; и о том, как другой, напротив, унимал его и говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли. А он ничего худого не сделал».

«Так это все-таки был Бог?»

Донати пожал плечами.

«Может быть, — сказал он. — Так как он ответил: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю». А что же мы тогда обозначаем выражением «спуститься в ад» вместо «подняться в рай?»

Было уже около шести часов, солнце уже померкло и наступил мрак до девяти часов. И около девяти часов распятый закричал: «Eli, Eli, lama asabthani?», что означало: «Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил!», и некоторые стоявшие рядом, воскликнули: «Смотри, он зовет Илию!». И после этого один из них отбежал, обмакнул губку в уксусе, прикрепил ее к копью и напоил его. А другие говорили: «Постой, посмотрим, придет ли Илия спасти его». Всего было семь слов, которые прокричал распятый с креста мучений, однако, следует остерегаться, что число слов сократили до семи лишь из-за символики, так как некоторые слова, например, «sitio» — «мне хочется пить«, совершенно безобидны, во всяком случае, бедняга еще раз громко вскричал и сказал: «Отче, в твои руки предаю дух свой!»; после того, как он это сказал, голова его поникла, и он умер.

В этот момент все страдания его земной жизни преобразились в прославление и чрезмерность, и сами небеса вмешались в это. Смотри, завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу, и земля потряслась, и камни расселись, и гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли, и, вышедши из гробов по воскрешении своем, вошли в святой город и явились многим. И тогда в душе Руфа тоже произошел переворот. «Ведь я, — сказал он, — когда почувствовал землетрясение и увидел, что произошло, очень испугался и сказал: «Воистину, он был сын Бога!»