Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

Я не понял.

«Что случилось? Что с тобой?»

«А то самое… из-за угощеньица этого итальяшки!»

В самом деле, позволительно ли судьбе так шутить над нами! Едва Никола произнес последние слова, как из-за стены донесся мужской голос, зычный, как медвежий рев.

«Кто ты, говоришь?.. Никола?»

И тут же прозвучал другой голос — тоненький и трепетный. Я сразу догадался: она!

«Отец, это он! Он! Матерь божья, пресвятая богородица!»

«Это я, господин Марко. Это я, моя Теменуга!.. С братушками я пришел. Отворяйте скорее, ради господа бога!»

По ту сторону стены уже что-то торопливо отодвигали, оттаскивали. Никола же обхватил руками живот, сжимал его, давил. Нет, мне не передать выражения его лица, оно было, как в мелодраме, умиленное и страдальческое, словно он разом хлебнул и меда, и хины.

«Не могу, мистер, не выдержу», — твердил несчастный и еще сильнее сдавливал живот, не понимая, что тем самым не замедляет, а ускоряет физиологический процесс.

Дверца скрипнула. В проеме замерцал огонек, тотчас загороженный спиной бай Николы: он протиснулся в дверцу. Я — за ним. И в следующую минуту мы оказались во дворе.

Сознаюсь, что я сейчас невольно затягиваю изложение событий. В действительности это заняло лишь несколько мгновений. При колеблющемся свете фонаря, высоко поднятого чьей-то рукой, я вглядывался в невесту бай Николы. Как завороженный смотрел на нее, не мог отвести глаз.

О небо, какие сюрпризы подносит нам порою жизнь! И как обманул меня этот тоненький, трепетный голосок!.. Возможно, что когда-то она была красавицей. В голове у меня промелькнули имена Халил-бея и сборщика податей, Идрис-эффенди, имевших намерение похитить ее. Возможно, была она тогда стройной и гибкой, но с той поры минуло десять лет — вы понимаете, что я хочу сказать? Ей было уже около тридцати пяти, для некоторых женщин это возраст роковой. Она раздалась, потолстела, причем довольно основательно. Глаз было почти не разглядеть из-за щек, блуза сильно оттопыривалась спереди, юбка — во все стороны… Бедный, столь постоянный в любви Никола! Должно быть, в эти минуты он сравнивал ее со своими воспоминаниями, своей мечтой — и если образ ее объемным представал его воображению, то действительность вдвое превзошла воображаемое. Итак, прощай воспоминания, прощай иллюзии!

«Ах, ах!» — восклицала Теменуга своим тоненьким голоском, простирая руки к жениху.

Бай Никола шагнул к ней, растерянно оглянулся на меня, сделал еще шаг, еще и оказался стиснутым в могучих объятиях.

Отец невесты, освещавший фонарем эту сцену, радостно басил:

«Сколько мы горя приняли, но, видать, услыхал нас господь… Слава тебе, Христе, боже наш!»

Только он произнес эти слова, как случилось то, чего я опасался и о чем забыл в этот высокоторжественный миг. Вырвавшись из объятий невесты, Никола, как безумный, рванулся в неосвещенную часть двора. И прочая, прочая, прочая — в сей неловкой ситуации предпочтительнее закрыть глаза на дальнейшее. Я счел своим долгом объяснить ошеломленной невесте, что это временное состояние, печальное следствие войны. И что путь из Ада в Рай всегда пролегает через Чистилище.

«По-российски говоришь, твоя милость. Братушка, значит?» — приступил ко мне с расспросами повеселевший господин Марко.

«Братушка ли я?.. Да, пожалуй, теперь я уже братушка !» — отвечал я.

Вряд ли он понял, какой смысл вкладывал я в свои слова. Но я мысленно повторил их дважды и трижды. Потому что, как говаривал мой бай Никола, кто мы ни есть и какие ни есть, у каждого из нас душа человеческая.

Часом позже я двинулся в обратный путь к Небет-тепе. Никола, хоть и чувствовал себя прескверно, вышел показать мне дорогу. Однако улица за улицей он все больше увлекался, шел со мной рядом и не хотел покидать.

Уже светало. Серое морозное небо низко нависало над нами. Улицы были по-прежнему тихи и еще более безлюдны, чем прежде. Внизу, в равнинной части города, тянулись турецкие колонны. Устало и сонно погромыхивали орудия от Небет-тепе.

«Не провожай меня дальше, довольно!» — сказал я после того, как бай Никола в очередной раз был принужден остановиться.

«Да ведь заплутаешь, мистер!» — догнав меня, возразил он.

«Но вот же холм, все время вверх, и я там!»

«Не знаешь ты наших улочек и переулков. Что твоя паутина… Не оставлю я тебя одного… Да и незачем мне теперь торопиться!»

Последние его слова не были для меня неожиданными. Они были начертаны на смущенной его физиономии, только прежде он не высказывал этого вслух. Неисповедима природа человеческая. Десять лет верности, мечтаний, стремлений — но при первом же столкновении с реальностью все наши иллюзии лопаются, как мыльный пузырь.