Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

— Нет…

— А позже Бонева могла бы включить ампулу с пирамидоном?

— Мне кажется, нет. Она искала аспирин на столике. Потом, приняв лекарство, я заметил, что система функционирует. Капли были отрегулированы. Но, возможно, что и сестра Бонева сделала это. В тот момент я принимал аспирин…

— Находился ли возле системы кто-нибудь еще?

— По другую сторону от нее, по крайней море несколько минут, стояли сестра Виргилия и санитарка. Я уверен в этом, так как видел сквозь марлевый экран, что возле пациента только один хирург. Уже пришло время накладывать швы, и все задвигались. Поэтому и я позволил себе встать.

— Доктор Цочев, — Андрей помедлил и закончил вопрос лишь после того, как снова поймал его расстроенный, поблекший взгляд, — вы уверены, что не вы включили систему?

— Не помню, — тяжело вздохнул Цочев и начал разводить руки, словно хотел обнять Андрея, — но почти убежден, что не я, потому что мне надо было выпить лекарство. У меня не хватило бы времени. Фактически это почти невозможно. А капли были идеально отрегулированы, понимаете? И кроме того, все знают, весь город знает, что в смерти мальчика виновна сестра Бонева.

Он вытащил пробку из бутыли. Андрей почувствовал, что доктор очень утомлен — в своей поношенной соломенной шляпе он был похож на Мичурина.

— Почему вы уверены, что это сделала именно сестра Бонева?

— Сразу после операции, когда выяснилось, что ребенок отравлен пирамидоном, она расплакалась…

Андрей засмеялся — точно так сделал бы сейчас и его отец. Над тарелкой с виноградом беззаботно кружила оса.

— Это не доказательство, доктор, расплакаться могу и я, но… — Андрей посерьезнел, закурил новую сигарету. — А почему следствие охватило не всё, некоторые детали не фигурируют в следственном акте?

— Я говорил лишь о том, о чем меня спрашивали. И на все вопросы отвечал подробно и исчерпывающе.

— Подождите, — резко оборвал Андрей и протянул ему свои сигареты и спички. — Хирург, оперировавший ребенка, не присутствовал при анатомировании из-за болезни, но он настоятельно просил вас сообщить о введении ребенку пирамидона, когда будет вскрытие. Почему вы не сказали врачу, проводившему анатомирование, о том, что мальчик отравлен?

— В свидетельстве о смерти ясно подчеркнуто, что операция прошла благополучно, с соблюдением всех правил и хирург ни в чем не виноват.

— Да, но все-таки в свидетельстве о смерти отсутствует констатация факта отравления. Почему вы это скрыли, доктор Цочев?

— После бессонной ночи все мы невероятно измучились, ужасно устали. Страшная была ночь…

— Врач-анестезиолог обязан лично проверить, какие препараты включаются в систему, он должен потребовать от сестры, чтобы она трижды вслух прочла по этикетке название лекарства, прежде чем включить его в систему, он…. Не много ли упущений, доктор Цочев, а?

Андрей понимал, что продолжать разговор бессмысленно. Он пытался определить свое отношение к этому жалкому человеку с поседевшими волосами, которые уже приобрели табачно-желтый оттенок, и понимал только одно — что тот абсолютно невиновен. Однако констатация этого факта уже не имела никакого значения. Его показания были столь противоречивы, он совершил столько «мелких» нарушений, что опытный следователь, который вел бы следствие по всем правилам, вряд ли без особого труда сумел бы снять с него вину.

Доктор Цочев сбросил соломенную шляпу и, налив себе из бутыли, выпил.

— Я объяснил вам. Во время операции я нервничал… я вспомнил…

Наступал решающий момент их встречи, и Андрей размышлял, как поступить. Надо было дать ему понять, что он готов промолчать об «упущениях», не зафиксированных следователем, однако и доктор в свою очередь должен подтвердить перед судом тот факт, что сестра Бонева не могла включить систему. Цочев, видимо, расчувствовался, но честность в этом человеке явно преобладала над его эмоциональностью. Андрей бросил окурок и, после того как оба решительно встали, спокойно произнес:

— Доктор Цочев, я настаиваю, чтоб вы дали суду такие же показания. Я думаю, я убежден, что сестра Бонева не включала систему. Вы повторите это перед судом?

Андрей улыбнулся так тепло и сердечно, что доктор Цочев растерялся. Он вытер пот со своего высокого лба и голосом, сдавленным, с нотками самоуничижения, произнес:

— Может быть… я только предполагаю….

Они пошли по дорожке, и Андрей поблагодарил доктора за прием, мимоходом похвалил его виноградник, выразил сожаление по поводу того, что так и не сумел отведать его вина.