Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

На следующей перемене я вызвала Семо Влычкова.

— Нет у меня никакой справки, товарищ Георгиева, — откровенно признался шофер. — Двадцатого декабря я возил арматурное железо в Смолян и на обратном пути задержался в Пловдиве, с другом хотел повидаться…

Сначала лицо Семо было спокойным, потом напряглось, на худых щеках заходили скулы. Опустив глаза, мой ученик собирался с силами, чтобы поведать мне то, о чем еще не рассказывал никому.

— Пожалуй, придется начать издалека, — глухо заговорил он. — Не знаю, верно ли это, но мне думается, что правда о каждом человеке наполовину кроется в его прозвище. Меня, например, когда-то звали Семо Малая Стопка. Большая — был мой отец. Были мы с ним возчиками на товарной станции, потом отец помер, а я научился срезать тормозные шланги с вагонов. В те годы обувь выдавалась по карточкам, а из тех шлангов делали резиновые царвули. И стали меня тогда звать Семо Ловчила…

Он остановился. Глянул на меня из-под бровей, дернул несколько раз молнию на кожаной куртке и продолжал:

— Однажды ночью оказался я в Родопах, в лесу над Чепеларе. Лежу на папоротнике и спрашиваю себя, до каких же пор я буду так жить? Утром спустился в лесхоз — на работу устраиваться, а сам об одном думаю: только бы меня никто не узнал! И все спину прячу: не увидел бы кто, что вся она зеленая, и не понял, что в лесу ночевал. И чтоб себя поуверенней чувствовать, взял да и сказал, что, мол, я — кандидат в члены партии. Мальчишество. Но тогда время было другое, некому было особенно проверять, кто ты да откуда. А те, в лесхозе, мне поверили и — что было, то было — сделали, меня бригадиром. Двадцать мужиков с топорами, а я, сопляк безусый, у них за бригадира…

Шофер улыбнулся своим воспоминаниям. Вытащил из кармана цепочку с ключом и бессознательно начал его крутить. Когда он заговорил, голос у него был тихий и непохожий на обычный:

— Только главный, старик с отрубленными пальцами, сказал мне: «Ты, парень, начинай, а придут документы, мы и определим твое партийное положение». Я обомлел… Две ночи не спал. Потом пошел к старому: «Решил я, товарищ Караджов, отсюда уходить, трудно мне тут». — «Слушай, мой мальчик, — говорит, — отсюда каждый может уйти, а ты — нет! Ты коммунист!» Капкан! Настоящий капкан! И главное — сам я его себе подстроил. Ну ладно, стиснул я зубы и решил — пока считают меня коммунистом, коммунистом и буду! И вывел свою бригаду на первое место, даже знамя получили.

Семо глотнул и шумно перевел дух. Похоже, приближался самый трудный момент его длинного рассказа.

— Документы пришли, когда я меньше всего их ожидал… Ну уж и собрание было, товарищ Георгиева, не собрание — судилище! «Народ обманывать, а? — говорит один. — Втерся к нам. За длинным рублем гонишься, рабочий класс разлагаешь!» Так и хотелось дать ему в зубы. Старый, словно догадался, схватил меня сзади за пиджак и держит. Пустил, только когда сам встал, чтобы выступить. И сказал он тогда слова, которые не забыть мне, пока жив буду: «За обман, говорит, товарищи, мы будем его судить, но со всем остальным — не согласен. Ведь здесь у нас он был коммунистом, нашим товарищем Семо Влычковым!» Первый раз меня так назвали…

В глазах у него блеснула влага. Шофер замолчал и долго не сводил взгляда с темного окна. Под окном разворачивался грузовик, и Семо делал вид, что прислушивается к шуму машины.

— А через несколько лет, товарищ Георгиева, когда мне предложили вступить в партию, я написал старому, и он дал мне рекомендацию. А тут двадцатого декабря на обратном пути из Смоляна прочел я в газете, что наградили моего старика, орден ему дали. А мне все равно через Пловдив надо было ехать. Я и решился, завернул повидаться, потому и прогулял…

Третьим был Димитр Инджезов. Я сомневалась, вызывать его или самой поставить уважительную причину. Рука у него последнее время была в гипсе, и наброшенное на плечи пальто делало его похожим на старого солдата. Я испытывала неловкость, когда на одной из перемен все же пригласила его в учительскую.

Прогул «разрушитель» объяснил так:

— У меня причина особая, товарищ Георгиева. Судился я с братом и отсудил у него полдвора. Двадцать восьмого декабря ездил ограду ставить. Брат сердится, на что, говорит, тебе земля, когда ты столько лет живешь в городе? Именно поэтому, отвечаю. Другие покупают дачи, а мне к чему покупать, когда у меня на селе половина отцовского участка и я его полноправный наследник. А он: если тебе нужен летом чистый воздух, можешь пользоваться вторым этажом. Да, но мне нужна еще и земля, я работать на ней хочу, знать ее. Я сразу после суда и решил — поеду поставлю ограду, пока дело свежее, а потом объясню все товарищ Георгиевой, она женщина современная, должна понять.