Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

Учебник прикладной геодезии был раскрыт на главе о проходке туннелей…

Я без обиняков спрашиваю:

— Когда начнете?

— Завтра, — отвечает Михаил.

— Туннель будет длинный?

— Длинный. От рудника в Рыбном долу до участка Шахта четыре. А что?

Михаил закрывает учебник и встает. Он на целую голову выше меня, и сейчас я вижу только смуглую пульсирующую ямку между отворотами пижамы.

— Это будет туннель по трехрадиусной кривой, но тебе нечего бояться.

Я не прерывала. Позволила ему отвести меня в кровать и укутать одеялом до самого подбородка. Михаил утешал меня, словно я плакала, повторяя, что тысячи инженеров строили туннели по трехрадиусной кривой и что, если проект правилен, обе части туннеля обязательно должны соединиться под землей в точно определенном месте.

— Случается иногда горизонтальное или вертикальное несовпадение, но ведь, если проект правильный, такого не может быть, верно?

— Верно, — ответила я, потому что всем своим напряженным сердцем чувствовала — Михаил нуждается именно в этом слове и, успокаивая меня, прежде всего избавляется от своего собственного страха. Еще в студенческие годы, когда перед экзаменами нужно было подбодрить Марию, я заметила, что ничто так не успокаивает встревоженного человека, как необходимость кого-то утешить. Поэтому я рассказала Михаилу о страхе, который испытала сегодня в классе. Рассказала очень подробно и откровенно: как-никак и женщина и мне можно не скрывать свою слабость.

Сегодня директор роздал руководителям групп журналы. Вручал он их торжественно, как вручают судовые документы уходящим в плавание капитанам.

Вот когда мне действительно удалось запомнить фамилии некоторых моих учеников. Чего только не писала я против них в графе «профессия»: слесарь, кочегар, шахтер — все названия, которые носит суровый мужской труд, день и ночь гремящий металлом и наполняющий вагоны Сортировочной токарными станками в сосновых ящиках, листами корабельного железа и углем, пахнущим земными глубинами.

Оказалось, что седого мужчину с третьей парты зовут Филипп.

— Филипп Николов, — назвал он себя, когда, поймав мой взгляд, поднялся из-за парты быстрым солдатским движением. — По профессии шахтер.

Запомнила я и имя шофера, который на первом уроке просил разрешения выйти.

— Семо Влычков. Шофер на Металлургическом комбинате, — громко произнес он и тут же добавил: — Шофер первого класса.

Я записывала и в то же время внимательно разглядывала учеников. И очень скоро сама уже умела отличать шахтеров от всех остальных. У них верхняя половина лба, защищенная во время работы козырьком каски, была очень белой, поднимались они из-за парты медленнее других, а в плечах таилась особая сдержанная сила.

— Иван Дочев, шахтер с Шахты четыре, горноспасатель.

— Костадин Костадинов, вальцовщик на Металлургическом комбинате, — глуховато проговорил худощавый белокурый юноша с последней парты.

Когда очередь дошла до сидевшего у окна мужчины средних лет, он только слегка приподнялся, осветив угол своей белой рубашкой, и, дождавшись тишины, отчетливо, чтобы всем было слышно, произнес:

— Димитр Инджезов. По профессии разрушитель.

Моя ручка замерла сама собой. Я подняла глаза и увидела, что все головы тоже обернулись назад. Димитр Инджезов сел. Ясно, ему хотелось только одного — поразить нас, и, надо признать, он своего добился.

Я растерялась, не зная, что сказать, и хорошо, что Филипп заполнил паузу мудрой и утешительной сентенцией:

— Э, мир широк, каких только занятий не встретишь.

Все же графа против имени Димитра Инджезова осталась незаполненной. Директор приказал: «Всех, кто работает не по специальности, вон!» Я решила, что непременно проверю, что это за такая профессия — разрушитель.

— Стоилчо Антов, плотник в стройуправлении.

Круглые голубые глаза услужливо заулыбались мне с первой парты и вдруг торопливо замигали, словно защищаясь от летящих стружек. На широких плечах беспокойно ерзала голова, готовая в любую минуту повернуться туда, откуда раздастся хотя бы малейший шум. Темя у плотника уже просвечивало, а над ушами еще вились редкие кудряшки, невольно наводящие на мысль о быстротекущих годах.

Последние два урока были у меня в III «г» группе. Там большинство учеников — шоферы, и пишут они мелко и неровно, словно заполняют путевки. До меня с ними занималась Андреева, очень хороший, как видно, педагог, я угадывала это по многим приметам и слегка побаивалась за себя. Наверное, неправильно менять преподавателя в группе. Это всегда заметно. Как, например, заметно, что здание университета начато одним архитектором, а закончено другим. Когда я через несколько дней поставила в III «г» первую двойку, вся группа несколько минут смотрела на меня с обидой и нескрываемой враждебностью. Я знала, что кажусь им злой и несправедливой, что они разочарованно сравнивают меня со своей прежней преподавательницей и что отныне мне не раз придется воевать с их воспоминаниями о «широкой артистичной душе» Андреевой, как иронически охарактеризовала ее Киранова.