Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Когда народ в очередной раз собрался в клубе, стол был застлан скатертью, вобравшей цвета осенних листьев, — произведением местных мастеров народных промыслов.

На предыдущем собрании, когда выбирали нового председателя, стол стоял непокрытый.

Один из неблагожелателей бывшей председательницы, некогда сурово наказанный ею за пьянство, спросил ехидно на весь зал:

— А ту, на которой голая валялась, она с собой, что ли, забрала?

Одна баба взвизгнула было, но быстро осеклась.

Люди сидели тихо, с опущенными головами.

А вот чем закончился перекур руководителей сельского хозяйства.

— Надо бы съездить к Сандре, посмотреть, как ей живется на новом месте.

— А что ты ей скажешь? «Здорово, привет! Мы тоже тебя видели голой, но это ерунда, не бери в голову»?

— Ладно, кончай курить. Третий звонок прозвенел.

И кому это могло присниться!

Такая милая семейка. Двое детишек. Один уже стоит, другой вот-вот станет.

Мамочка. Агрономочка. Мета. Метыня. Теплая, как лампочка. И дома, и на работе.

Папочка. Инженер. Аусеклис. Не такой лапочка. Поэтому не кличут его: Аусеклитис. Мета тоже. Ее ласка в укоризненном восклицании:

— Ветреник!

Но какой из него ветреник? И где тут ветреность? На работе до того сознателен, что все смотрят с подозрением. Неужто без единого греха человек? Впрочем, в тихом омуте черти водятся, такое, бывает, отчудят, что ахнешь.

Мета, та прозрачна насквозь, как снежинка. Расстилает душу по миру, как белую скатерть.

Словом, такая пара молодых специалистов, что хоть в воскресный номер «Советской молодежи» ставь на первую полосу. С детишками на коленях.

И кому это могло присниться!

Мета! Метыня! Ребятишки чуть ли не грудные младенцы. Муж — само совершенство. Чтобы такие глупости натворить, нужно неделю подряд свекольную бражку пить.

Как это могло случиться! За пьяниц жены держатся, чего только не терпят. А тут, понимаешь, лежит рядом с идеальным мужем, а думает о другом.

Мета! Метыня!

Зачем тебе это надо было? И что ты нашла? Хорошо хоть ребятишки — несмышленыши. А Аусеклису что думать? И останешься ли ты впредь таким светильничком дома и на работе? Накал-то пополам. Можно, понятно, стряхнуть. Бывает, нити сцепляются, опять излучают свет и тепло. Но неуверенность остается. Надолго ли хватит? Когда снова прорвется?

Кто же ветреником-то оказался?

И сможешь ли ты еще когда-нибудь сказать мужу от души:

— Ветреник!

Соседка и подруга, главный зоотехник Неллия, тоже в недоумении. Она хоть и старше на несколько лет, но держалась с Метой и Аусеклисом накоротке. Столь часто вместе бывала, а не заметила, как надвинулась тень на милую семейку.

Теперь остается только разводить руками.

Неллия считает себя чуть ли не виноватой.

— Говорила я, не надо ехать. Двое малюток, нельзя оставлять дом на такой долгий срок. Нет, не послушалась — нужно, говорит, вырваться, нельзя отставать. Вот результат. Голова набита знаниями, а дома — разор. Прибегала, конечно, по воскресеньям. Но что это дает?

То было доброжелательное ворчание, оно не причиняло боли, наоборот — поддерживало.

Зато иные языки мололи куда суровей. Одни были готовы вообще поставить крест на таких курсах. Они, мол, только на легкомыслие подбивают.

Посидят курсанты в академии на лекциях и катаются туда-сюда. Чем не курорт? Вдали от жен и мужей. Чужие люди грешкам рады — есть над чем посмеяться. Зачем растягивать такие курсы? Собрали бы воедино все новинки, получилось бы несколько лекций. Одной недели хватило бы на все дела. Теперь ведь что ни профессор — от Адама начинает, чтоб, боже упаси, никто не подумал, что преподаватели скользят по верхам. Стократ полезней было бы, если б взялись усовершенствовать какое-нибудь хорошее хозяйство. Где и в дождливые годы намолачивают рекорды, где лоснятся коровы. Вот куда надо посылать курсантов, пусть поработают от зари до зари, пусть узнают с точки зрения рядового колхозника, в чем залог успеха. Нет, Метыня приехала из академии не глупее, чем была. Однако, потрудись она в таком хозяйстве, может, пользы для нее было бы еще больше. Впрочем, как знать. Недаром говорится: кто ищет, тот обрящет.

Больше всего доставалось курсам. И бедному Аусеклису, хотя он и так пострадал. Слишком, мол, ревнив. Чего же, спрашивается, разрешил ехать? Сказал бы — некому за детьми присматривать. Нельзя на бабушку перекладывать такой груз. Так нет. Сам собрал в дорогу и примчал на «Жигулях» в академию. Что до ревности — бог с ней. Только сам себя изводит. Но построже напутствовать надо было.