Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том IV (СИ)

— Насколько мне известно, вы сторонник действенных методов, — обронил мистер Флокхарт. Гныщевич с размаху вперился в него, и тот скукожился.

Главное блюдо предполагалось подавать под самый вечер, но, кажется, аудитория стосковалась по нему быстрее. Что ж, это нетрудно переиграть.

— Вы меня оскорбляете, — медленно выговорил Гныщевич и столь же медленно, по-хозяйски обвёл глазами сидящих за столом.

Туралеев твердил что-то о правилах бального наряда — Гныщевич ими в самом деле не владел, но это ничуть не мешало ему наслаждаться цветником. Яркие, лёгкие, переливающиеся на свету — дивно и лестно было воображать, как дамы придирчиво подбирали к платьям ожерелья, а мужчины — броши к платкам, чтобы предстать пред ним, градоуправцем Свободного Петерберга. Всё детство в кабаре Гныщевич заглядывался на чужие праздники — и теперь, когда он заработал на свой, это был самый лучший, самый пышный и роскошный праздник. Праздник, который запомнит и мнящий о себе невесть что мистер Флокхарт, и вон тот безымянный толстяк на другом конце стола, нарочно усевшийся подальше, чтобы спокойно злословить со своей девкой по-баскски, хотя ни он, ни девка басками не были. Как будто Гныщевич не разбирает баскского!

Мистер Флокхарт заморгал и засмеялся:

— Оскорбляю? Вас оскорбляют слова о том, что вы любите эффективность? Oh… Простите, если вам почудился в моих словах намёк, его там не было…

— На воре шапка, — фыркнула Брада.

— …Повторяю, я не имел в виду ничего дурного. Право, не ожидал от вас — человека, лишённого бремени аристократического воспитания, — такой обидчивости…

— Oh non, вы не поняли, — Гныщевич потянулся и откинулся на спинку кресла, — ваши намёки ничуть меня не оскорбляют. Меня не оскорбляют ни обвинения из уст аферистки, приехавшей в этот город по поддельным документам, ни колкости в адрес моего низкого происхождения. — Он выдержал паузу, заранее смакуя вкус главного блюда. — Но меня оскорбляет ваше присутствие в Петерберге.

Теперь заморгали уже все. Квадратный подбородок хэра Шпраута подобрался почти к самому носу. Мсье Фили громко закашлялся. Мистер Флокхарт светски приподнял брови:

— Вас оскорбляет моё присутствие?

— О, нет-нет, не ваше лично. Вас всех, — послал улыбку Гныщевич на дальний конец стола, где минуту назад злословили по-баскски. — За исключением, конечно, мистера Фрайда, его аферистки и господ Туралеевых.

— Я вас не понимаю, — растерял улыбчивость Фили.

— Ah, bon? — Гныщевич вскочил с кресла. — Попробую объяснить. Скажите, мсье Фили, чем вы занимаетесь? Какова, я имею в виду, ваша профессия?

— Вы прекрасно знаете, — Фили посмотрел по сторонам в поисках поддержки, — что я прибыл в Петерберг по приглашению графа Ипчикова. Я химик, меня интересуют смеси для обработки резины, способные повысить её эластичность и прочность…

— А вы, мсье Жюмьен? — приобнял Гныщевич спинку следующего кресла.

— Я спиритист.

— Химик, спиритист… И, конечно, все мы слышали об успехах мистера Флокхарта на литературном поприще, а также о сердечной любви хэра Шпраута к древнеимперским летописям — вы ведь, если не ошибаюсь, и в Германском Королевском Университете ими занимались? Какие удивительные у нас здесь собрались gens — вам всем страшно повезло, что Петерберг наконец-то открылся, не так ли? — Увидев, насколько Туралеев встревожен, Гныщевич отсалютовал ему. — И у каждого здесь, конечно, имеется своё дело, не слишком связанное с балами градоуправца. — Он покаянно уронил голову. — Господа, я должен перед вами извиниться. Я оторвал мсье Жюмьена от призраков, мистера Флокхарта — от пьес, а мсье Фили от резины. Но, поверьте, тому есть причина. У меня приготовлен для вас скромный surprise.

Гныщевич подошёл к дверям, ведущим в кухню. Европейские гости следили за ним нервно, но заинтригованно. Из дверей показался полноватый молодой мужчина в очень простой одежде и с русой бородой. На собравшихся он почти не обратил внимания — даже не поклонился.

— Позвольте вам представить моего близкого приятеля… au fait, нужно ли его представлять? Большинство из вас с ним знакомы, хоть никто почему-то и не поинтересовался его судьбой. Знаете, — доверительно обратился Гныщевич к Флокхарту, — человеку, лишённому бремени аристократического воспитания, порой непросто понять тонкости этикета. Как вы думаете, представления уместны?

— Я не… Вам, полагаю, виднее…

— Но ведь ты меня знаешь, Richard, — безразлично бросил бородач. Флокхарт сделал вид, что не расслышал.