Мун Ли - Наш испорченный герой. Встреча с братом

— А почему преподаватель должен работать на стройке? И потом — ведь его специальностью была экономика сельского хозяйства, а не ирригация. Почему его туда послали?

Я мог теперь заполнить пустое место, которое зияло в отцовской биографии непосредственно после побега на Север. В пятьдесят четвертом году в КНДР была большая чистка, избавлялись от бывших членов Трудовой партии Юга Кореи. Видимо, поэтому отца уволили из института и послали на стройку. Теперь мне стало ясно, чем объяснялась разница в показаниях двух наших родственников о судьбе отца. Первый из них был выслан с Севера на Юг вскоре после перемирия и вскоре сел за шпионаж. А второй бежал на Юг в шестидесятых. Так вот, первый говорил, что отец преподает в сельскохозяйственном институте в Вонсане, а второй — что он инженер где-то на стройке в глуши. Слова брата всё ставили на свои места.

— Не было никаких «почему», — твердо ответил он. — Был приказ партии.

— Я получил письмо от отца в середине восьмидесятых. Он писал, что работает научным сотрудником в НИИ при Министерстве сельского хозяйства. Это правда?

— Да, он служил там до самой смерти.

— Тогда почему он жил в Чхонджине?

— Мы жили в разных местах. Жили в Мундоке, когда отец был главным инженером на строительстве ирригационных сооружений. Потом в Пхеньяне, когда он учился на курсах повышения квалификации в Политико-экономическом институте Сонгдо. Потом переехали в Чхонджин. Я там пошёл в школу высшей ступени.

Если бы я продолжал его спрашивать, то смог бы проследить все превратности судьбы отца от побега и до смерти. Но я решил переменить тему, не желая раздражать брата:

— Ну и как вы сейчас там живёте?

Это был неудачный вопрос. Я задал его с искренним желанием узнать, каково им приходится, но глаза брата тут же снова стали враждебными. Они как бы говорили: «Хочешь обидеть, я давно этого ждал».

— Ты это о чём? Хочешь услышать, что мы умираем с голода?

— Вовсе нет. Мы ведь братья, мы должны быть поддержкой друг другу, если страна объединится. Я просто хочу узнать, как вы поживаете.

— Моя старшая сестра вышла замуж за дипломата и живёт за границей. Младшая сестра в прошлом году вышла за партийного работника в Комитете по лёгкой промышленности. Один младший брат — учитель, а другой, самый младший, поступил в Пхеньянский институт иностранных языков. А я работаю в руководящем комитете индустриального комплекса в Кимчхеке. Может, по-вашему, мы и не очень важные люди, но у нас всё есть, и мы ни у кого ничего не просим.

— Ну, я очень рад. Значит, правильно отец писал в письме, что вы получаете от страны больше, чем ей даёте. Я волновался за вас, хотя и не верил всему, что говорят про положение в КНДР.

Брат рассказывал о делах в семье каким-то странным, саркастическим тоном, и потому мой ответ помимо моей воли тоже прозвучал иронически. А следующая его реплика была уже настоящей провокацией:

— А мы думали, что вам там, на Юге, приходится так тяжко, что даже удивились, когда узнали от Министерства безопасности, что вы живы. Отец-то думал, что вас давно убили. Интересно, почему это цепные псы американского империализма отнеслись к вам так снисходительно?

Тон его спрашивал: как это ты оказался в такой дружбе с американскими псами? Честно говоря, до этого момента мне никогда не приходило в голову защищать политическую систему, при которой я жил. Но обвинения, которые звучали в словах брата, тут же превратили меня в ярого патриота, как будто я был делегатом на встрече представителей Севера и Юга.

— Да, верно, мы едва избежали смерти. Я мог бы рассказывать тебе о наших бедах очень долго. Унижениям не было конца. В детстве я почти всегда ходил голодным. Я до сих пор сохранил привычку наедаться впрок. В детстве я никогда не знал, когда поем в следующий раз, и потому если мне доставалось вдоволь риса, то я наедался так, что чуть не лопался. А как за нами следили! Когда я уже был студентом, я не мог зарабатывать на жизнь даже репетиторством. Мы были под надзором, полиция отслеживала каждый мой шаг. И всё это длилось лет двадцать — до тех пор, пока я не получил постоянную работу в университете. Всё закончилось только в восемьдесят втором году, когда вышел специальный декрет военного режима. Да и сейчас, знаешь ли, я еле-еле свожу концы с концами. Квартира у меня маленькая, всего сто двадцать метров. И машина всегда была малолитражка — вплоть до последнего года, когда я получил звание профессора. Вот и эта турпоездка на десять дней стоила мне чуть ли не половины месячной зарплаты. А богатые на Юге живут во дворцах и ездят на импортных лимузинах. Некоторые даже летают на Гавайи и в Австралию поиграть в гольф. Мне же пришлось приложить все мои силы, чтобы достичь хоть такого скромного успеха, и при этом ещё всю жизнь вести себя тихо и не высовываться. Пока был студентом, я не смел принять участия ни в одной антиправительственной демонстрации — меня сразу бы выгнали. А в восьмидесятые я заработал репутацию крайнего реакционера — и это в то время, когда любой интеллектуал был либералом и националистом.