Эмма Донохью - Чудо

– Вот, пожалуйста, мэм.

– Это нам очень пригодится, Китти, – сказала Либ. – Лампа была старомодной, с раздвоенным фитилем внутри конического стеклянного колпака, но свет от нее был белым. Либ принюхалась. – Это не китовое масло?

– Горючая жидкость.

– Какая?

– Не могу сказать.

Во времена бедствий нам надлежит быть мусорщиками . Сейчас Либ вновь вспомнила эти слова мисс Н. В Шкодере медсестрам приходилось рыться в кладовых в поисках хлорной извести, настойки опиума, одеял, носков, дров, муки, расчесок для вычесывания вшей… Если что-то не удавалось найти, приходилось импровизировать. Разорванные простыни становились повязками, из набитых всякой всячиной мешков сооружались матрасы. Отчаяние заставляло придумывать временные приспособления.

– Вот жестянка и ножницы для лампы, – добавила Китти. – Через шесть часов гасите фитиль, срезаете сгоревший кусок, подливаете жидкость и снова зажигаете фитиль. И опасайтесь сквозняков, как сказал парень, потому что от них сажа разлетится по комнате черным дождем!

Девочка стояла на коленях у кровати, сложив ладони для молитвы.

– Спокойной ночи, малышка, – широко зевнув, произнесла Китти и потащилась на кухню.

Либ открыла записную книжку на новой странице и взяла металлический карандаш.

Вторник, 9 августа, 21:27.

Пульс: 93 удара в минуту.

Дыхание: 14 вдохов в минуту.

Язык – без изменений.

Ее первое ночное дежурство. Либ всегда была не прочь работать в эти часы. В тишине и покое было что-то умиротворяющее. Она в последний раз провела ладонью по простыне. Поиск припрятанных объедков стал обычным делом.

Взгляд Либ упал на оштукатуренную стену, и она подумала о подмешанных туда навозе, шерсти, крови животных и пахте. Разве может такая поверхность быть чистой? Либ представила себе, как Анна лижет стену, чтобы хоть как-то насытиться, ведь есть дети, которые пригоршнями поедают землю. Но нет, от этого, несомненно, испачкался бы рот ребенка. Кроме того, с начала надзора Анна теперь никогда не остается одна. Свечи, одежда девочки, страницы ее книг, чешуйки собственной кожи – у нее не остается возможности незаметно проглотить что-то из этого.

Анна покончила с молитвами, прошептав напоследок молитву к Доротее. Потом, перекрестившись, забралась под серое одеяло. Ее голова покоилась на тонком валике.

– У вас нет другой подушки? – спросила Либ.

Полуулыбка.

– У меня вообще не было подушки, пока я в прошлом году не заболела коклюшем.

Какой-то парадокс: Либ надлежит открыть миру уловки девочки, а она между тем печется о том, чтобы Анна хорошо выспалась. Трудно отделаться от старых медсестринских привычек.

– Китти, – позвала Либ из-за двери. Супруги О’Доннеллы уже ушли, а горничная раскладывала на скамье старый матрас. – Можешь принести вторую подушку для Анны?

– Возьмите мою, – сказала горничная, протягивая ей комковатую подушку в хлопчатобумажной наволочке.

– Нет-нет…

– Берите, мне все равно. Я засыпаю на ходу.

– В чем дело, Китти? – послышался из закутка голос Розалин О’Доннелл.

– Она просит другую подушку для ребенка.

– Анне нездоровится? – отодвинув портьеру из мешковины, спросила мать.

– Просто хотела узнать, нет ли лишней подушки, – в замешательстве ответила Либ.

– Возьмите обе, – ответила Розалин О’Доннелл. Она появилась в ночной рубашке, с босыми ногами и положила свою подушку поверх Киттиной. – Детка, у тебя все хорошо? – просунув голову в спальню, спросила она.

– Очень хорошо, мамочка, – ответила Анна.

– Одной хватит, – сказала Либ, беря подушку Китти.

Миссис О’Доннелл стала принюхиваться:

– Тебя не мутит от запаха этой лампы, милая? Глазки не щиплет?

– Нет, мамочка.

Женщина выставляла напоказ свою заботу, пытаясь создать впечатление, что безжалостная сиделка причиняет ребенку вред, настаивая на чересчур ярком освещении.

Наконец дверь закрылась, и сиделка осталась наедине с ребенком.

– Ты, наверное, устала, – обратилась Либ к Анне.

Долгое молчание.

– Не знаю.

– Сегодня тебе, вероятно, будет трудно уснуть, поскольку ты не привыкла к лампе. Хочешь почитать? Или я тебе почитаю?

Ответа не было.

Либ подошла к девочке, которая уже, оказывается, уснула. Бледные пухлые щеки.

Питается манной небесной. Какой вздор! Что в точности означает эта манна – какой-то вид хлеба?

Книга Исхода, это в Ветхом Завете. Единственный библейский том, который попался Либ в ящичке с сокровищами Анны, был сборник псалмов. Либ пролистала его, стараясь не перепутать карточки. Ни одного упоминания о манне. Либ обратила внимание на одну фразу. Дети, бывшие незнакомцами, лгали мне. Странные дети исчезли и сошли со своего пути . Что бы это значило? Безусловно, Анна – странный ребенок. И она сошла с обычного пути девичества, вознамерившись лгать целому свету.