Эмма Донохью - Чудо

– Мы верим, что мертвые разговаривают с нами. – (Анна кивнула, не выказав никакого удивления.) – Случай с тобой, моя дорогая, поражает нас как замечательное доказательство силы духа.

Дама наклонилась и сжала пальцы девочки.

– Никаких контактов, пожалуйста, – произнесла Либ, и посетительница отпрянула.

В дверь заглянула миссис О’Доннелл, предлагая гостям чашку чая.

Либ была убеждена, что женщина провоцирует ее. «Никакой еды», – беззвучно шевеля губами, предупредила она.

Один из гостей расспрашивал Анну о дате ее последнего приема пищи.

– Седьмого апреля, – ответила она.

– В тот день тебе исполнилось одиннадцать лет?

– Да, сэр.

– И как, по-твоему, тебе удается так долго выживать?

Либ ожидала, что девочка пожмет плечами или скажет, что не знает. Вместо этого она пробормотала слово, похожее на «мама».

– Говори громче, малышка, – попросила старшая ирландка.

– Я питаюсь манной небесной, – произнесла девочка так просто, словно сказала: «Я питаюсь молоком с отцовской фермы».

Пытаясь скрыть свои чувства, Либ на миг прикрыла глаза.

– Манна небесная, – повторила младшая женщина-медиум для старшей.

– Только подумай!

Посетители принялись доставать подарки. Из Бостона привезли игрушку под названием тауматроп [5] Тауматроп – игрушка, основанная на оптической иллюзии: при быстром вращении кружка́ с двумя рисунками, нанесенными с разных сторон, они воспринимаются как один; была особенно популярна в Викторианскую эпоху. . У Анны есть нечто подобное?

– У меня нет никаких игрушек, – ответила девочка.

Им понравилась очаровательная серьезность ее тона. Джентльмен из Лимерика показал Анне, как скручивать две бечевки диска, а потом вращать его, чтобы картинки с двух сторон сливались в одну.

– Вот птичка попала в клетку, – удивлялась Анна.

– Ага! – воскликнул он. – Это просто иллюзия.

Движение диска замедлилось, и он остановился, так что клетка осталась на заднем плане, а птичка на переднем порхала на свободе.

Китти принесла чай, а потом жена джентльмена подарила нечто еще более удивительное: грецкий орех, раскрывшийся в руке Анны, из которого выпал скомканный шарик. Расправившись, он оказался парой необычайно тонких желтых перчаток.

– «Куриная кожица», – поглаживая перчатки, сказала дама. – Последний писк моды во времена моего детства. Нигде в мире их не делают, кроме Лимерика. Я носила эту пару полвека, и они не порвались.

Анна натянула перчатки на пухлые пальцы. Перчатки были для нее длинноваты.

– Господи благослови тебя, дитя!

После чаепития Либ строгим тоном сказала, что Анне нужно отдохнуть.

– Сначала прочитаешь с нами короткую молитву? – спросила женщина, подарившая ей перчатки.

Анна взглянула на Либ, которой пришлось кивнуть.

– О Мария, тихий свет, – начала девочка, – О, пусть я буду твоим чадом. Пожалей меня, дозволь прийти к тебе.

– Прекрасно!

Пожилая женщина хотела подарить гомеопатические тонизирующие пилюли.

– Ах, оставьте их себе, – покачала головой Анна.

– Она не может принять их, мама, – шепотом напомнила дочь женщины.

– Не думаю, что рассасывание под языком считается приемом пищи.

– Благодарю, не надо, – сказала Анна.

Когда они вышли из комнаты, Либ стала прислушиваться к звону монет, падающих в ящик.

Розалин О’Доннелл снимала с крюка над догорающим огнем котелок, стряхивая с крышки золу. Взяв тряпку, она подняла крышку и вынула круглый хлеб с крестом наверху.

Здесь все связано с религией, подумала Либ. К тому же она уразумела, почему вся еда отдавала торфом. Если она останется здесь на все две недели, то поглотит добрую пригоршню болотистой почвы. От одной мысли об этом у нее свело рот.

– Это были последние допущенные посетители, – твердым голосом сказала Либ хозяйке.

Анна, опершись на дверь, смотрела, как группа садится в коляску.

Розалин О’Доннелл, тряхнув юбками, выпрямилась:

– Для ирландцев гостеприимство – священный закон, миссис Райт. Если кто-то постучится в дверь, мы обязаны впустить человека, накормить и дать приют, даже если на полу кухни уже вповалку спят люди. – Широким жестом она словно обняла толпу невидимых гостей.

Гостеприимство, как бы не так!

– Это не значит, что нужно принимать нищих, – заметила Либ.

– Богатый или бедный, мы все равны перед Господом.

Ее благочестивый тон вывел Либ из себя.

– Эти люди – глупцы. Им так не терпится увидеть вашу дочь, которая якобы живет без еды, что они готовы заплатить за эту привилегию.