Сергей Смирнов: Эвтанатор (Записки врача)

Чайника было особенно жаль — литровый, я его из Казахстана привез.

Короче говоря, надумал я совершить научный эксперимент.

Орала она, и царапалась, правда — чуяла, о чем речь идет.

Пришлось заклеить морду и лапы лейкопластырем. Шприца не пожалел — вколол двадцать пять кубиков. Ноль эмоций. Только извивается на половике и на меня косится налитым кровью глазом. Я подождал-подождал — и вколол еще двадцать пять. Сам включил телевизор. Закурил, лежа на диване. И задремал.

Только слышу — странные звуки какие-то. Я не сразу и понял.

Глаза разодрал — батюшки! Из кухни, сокращаясь червяком, ползет это несчастное животное, и мычит почти человеческим голосом. Кончик языка вылез из-под лейкопластыря, и пена лезет. Подползла — у меня, честно скажу, мурашки по коже — еще раз взглянула мне в душу. И околела.

Я завернул ее в газету, газету положил в целлофановый пакет.

Вынес и положил в мусорный бак. Хоть и вредная была кошара, а все-таки жаль. Мученица науки.

Я в ту ночь гулять ушел. Весна была, ночи становились все короче. Я дошел до Гражданки, свернул на Непокоренных, потом на Кондратьевский, доехал на трамвае до Финляндского вокзала, и оттуда — на Арсенальную и прошел на Пироговскую. Было очень поздно, но на набережных кучковался народ, гуляли парочки.

Дошел до гостиницы «Ленинград». И там ко мне привязалась проститутка.

Не то, чтобы привязалась — ее, кажется, из гостиницы выкинули.

Юбка грязная, фингал под глазом, размалеванная.

— Чего уставился? — спросила она, поднимаясь. — Не видал, что ли?

Я всякое видал. И отвернулся. В реке отражались огни стоявшей у противоположного берега «Авроры». Неподалеку веселились иностранцы, орали, пили из горлышек экспортную водку из граненых бутылок и пробовали материться по-русски. А потом одна дама присела на парапет — помочиться. Ее держали за руки, с визгом и хохотом.

Я сразу вспомнил рассказ моих блокадников, и мне стало тошно.

Менты от гостиницы глупо ржали, не вмешиваясь. Ну как же, гости города! Полные карманы долларов — кто же их тронет?

Другое дело — наша малолетняя давалка…

— Ты откуда? — спросил я, поворачиваясь к ней. Она стояла у парапета, пытаясь стереть грязь с коротенькой белой юбочки.

— А тебе чего?

— Так, — сказал я. Кивнул в сторону веселой кампании. — Вон те, видать, из Финляндии…

— Гады, жмоты, жлобы немые! — ругнулась проститутка. Потом покосилась на меня: — Курить хочешь?

Я кивнул. Она достала из кармана кожаной курточки «Мальборо».

Мы закурили.

— Вообще-то я из Вологды, — сказала она через некоторое время.

Я молчал, пускал дым в сторону кампании, удалявшейся по набережной Фокина.

— Ну, не из самой… Из Сокола… — она повернулась ко мне. — Город такой — может, слышал?

Я покачал головой.

— Ну, не из самого Сокола… — неуверенно сказала она. И замолчала. Я разглядел ее получше. Годов неопределенных — в смысле, от пятнадцати до двадцати пяти, под краской не видно. Одежка вроде модная, а значит, дорогая. Слегка обкуренная.

Я докурил, сказал:

— Клиент сорвался?

Она неохотно ответила:

— Ну… Да так себе клиент, трепло, да еще педик. И небогатый, видно. Спустил штаны и бегал с голой задницей по номеру. Он думал, я возбуждаюсь, а я со смеху помирала.

— А много тебе платят?

— Заплатить, что ли, хочешь? — покосилась она на меня.

— Ну… смотря сколько.

Она махнула рукой, сплюнула.

— Куда тебе…

— Зря, — я покачал головой. — Не гляди, что я по-простому одет. Может, я прибедняюсь, а дома — чемоданы с деньгами.

Она округлила было глаза, потом засмеялась. Смеялась, пока тушь не потекла.

— А ты где живешь-то?

— В районе Гражданки.

— Далеко…

— Не пешком же…

Она подумала.

— Вообще-то, мне отработать надо. А то завтра эти волки сюда не пустят, — она кивнула в сторону гостиницы. Потом сказала:

— Сотню дашь?

— Пятьдесят, — сказал я. — Ну, а если понравится, то и сотню.

— Ну ладно.

Она деловито щелкнула замочком, достала из косметички зеркальце, посмотрела на себя, припудрила фингал.

— Не бойся, я не заразная. Заразных отлавливают и бьют. Чтоб клиентов не отпугивать. А если сомневаешься — презервативы у меня с собой…

Мы остановили такси и поехали.

Она молчала всю дорогу, только однажды спросила:

— А выпить есть?

— Коньяк устроит?

— Устроит… По вашей бедности…

Водила виду не подавал, косяка не давил. Все-таки я от него старался отворачиваться. И высадить попросил за несколько кварталов. Даже сказал, будто случайно: