Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце

Я оповестил своего наставника, доктора Э., очень опытного психиатра. Парня привезли в семь. Звали его Терри, он был в пиджаке и при галстуке. Мама очень вежливая и благовоспитанная, хотя и подавлена горем.

Терри хорошо учился в школе, легко поступил в университет, сейчас был на последнем курсе. Родители очень гордились сыном. Он рос послушным ребенком, любил читать. Есть еще дочь, постарше, но они с братом не дружны. Дочь совершенно здорова. Все началось несколько месяцев назад. Терри стал поздно приходить домой. Родителям говорил, что подрабатывает, хочет свозить свою девушку в Париж. Однажды он пропал на целую неделю, а когда объявился, сказал, что за ним гонится полиция. В свою спальню идти отказался, потому что там «жучки» для прослушивания, и потребовал, чтобы ему постелили на диване в гостиной. Предупредил родителей, чтобы не включали радио, по которому на него могут передать зашифрованную наводку.

Когда Терри опрашивал доктор Э., взгляд у парня был отсутствующий. Иногда он тряс головой, словно хотел отогнать от себя что-то неприятное. Говорил медленно, будто очень хотел спать, хотя мама уверяла, что никаких таблеток он не пил. Иногда вдруг тревожно вздрагивал и предупреждал доктора, что за ним и сюда может нагрянуть полиция, они давно его ищут. Доктор Э. посоветовал оставить его у нас. Договорились, что вещи мать привезет завтра. Санитарка увела Терри в палату.

Когда мать Терри вышла из кабинета, наставник сказал:

— Типичная шизофреногенная мамаша.

Я молчал, онемев от потрясения. Перед нами был совсем молодой парень в первой стадии тяжелейшего заболевания, а доктор Э. тут же решил, что его истоки следует искать в детских годах. Доктор долго рассуждал о «супер-эго» [34] Согласно теории психоанализа Фрейда «Супер-эго» (лат. «Сверх-Я») отвечает за моральные и религиозные установки, нормы поведения и моральные запреты и формируется в процессе воспитания человека. Терри и о его «ид» [35] «Ид» (лат. «оно») — одна из структур, описанных Фрейдом. Обозначает бессознательную часть психики, совокупность инстинктивных влечений. . И это все каким-то затейливым образом было связано с девушкой, с их свиданиями.

Бедная мама Терри. В присутствии посторонних людей она пережила самый ужасный момент своей жизни. И эти люди в белых халатах собирались утешить тем, что она сама во всем и виновата. Между тем доктор Э. продолжал упорно называть вполне обычную женщину «шизофреногенной», то есть доводящей своих отпрысков до умопомрачения.

Мне так хотелось, чтобы случай Терри остался единичным. Но появлялись новые и новые пациенты со схожими симптомами. Именно тогда, в один дождливый йоркширский вечер, я поклялся себе, что попытаюсь помочь несчастным, которым в силу случайных генетических обстоятельств выпало расплачиваться за своеобразные преимущества нашего вида в борьбе за выживание.

Дабы соблюсти врачебную тайну и избежать обвинений в клевете, Ланкашир я поменял на Йоркшир, а Джимми на Терри, ну и так далее. Это я, конечно, молодец, но вскоре начались иные сложности. Сначала языковые. Я понимал, что слово «феноменологический» читательский глаз сможет осиливать не часто. Бедные древние греки: трудно им было разбирать свои буковки с крючочками и хвостиками, а уж нам теперь и вовсе невмоготу. И длинные слова с родными буковками тоже испытание: душевнобольной, психически неуравновешенный. А напишешь честно и просто «псих», никто не воспримет книгу всерьез. Находить компромисс между точностью формулировок и пресловутой «читабельностью» оказалось дьявольски трудно. Никогда не думал, что в профессии писателя так много общего с профессией курьера и рекламного агента: ты должен доставить информацию, причем изложенную в доступной и даже отчасти развлекательной форме.

Я еще больше осложнил себе задачу, решив показать процесс лечения с точки зрения самих пациентов: какими нелепыми, наверное, выглядят наши действия и предписания. Я как бы призывал понять самих больных. Поверить, что чаще всего все их неадекватные действия и даже галлюцинации и навязчивые идеи — лишь отчаянные попытки защитить свое «я» (то, каким оно видится им), протест против вторжения в их личное пространство.

В эти моменты мне приходилось заставлять себя думать, как они. А если продолжить рассуждения на эту тему, что же получается? То самое сакральное «я», которое наши пациенты готовы защищать, не жалея собственной жизни, представляет собой не просто продукт определенной мутации, породившей Homo sapiens. Это, друзья мои, еще и мираж, причудливый невротический самообман, который для этих несчастных стал реальностью, и пусть реальность эта иллюзорна, но в ней им почему-то комфортнее и лучше. Бедные буйные головушки отчаянно пытаются защитить то, чего нет.