Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

Огромное несчастье – дожить до такого катастрофического уменьшения отпущенного тебе пространства, когда ты делаешься в тягость не только другим, но и себе самому. Когда жизнь сковывает тебя, как панцирь черепахи, становящийся невыносимо тяжкой ношей для ослабевших плеч; но который, увы, не сбросишь по своему хотению, как ненужную уже скорлупку…

Мне отчётливо вдруг припомнился старик-инвалид, живущий под нами на втором этаже, чьё бледное лицо я так часто видел за окном, шагая к дверям подъезда после очередной поездки куда-нибудь очень далеко…

Его иногда выносили во двор двое мужчин лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожие на старика… Усадив того на лавочку и укрыв ноги пледом, они оставляли его под присмотром сухонькой седой старушки, с очами, переполненными горем.

Старик своими пронзительными, выцветшими, слезящимися, но всё ещё удивительно голубыми глазами внимательно и неотрывно смотрел на падающий снег, на кружащийся лист, на проклюнувшийся из почки зелёный листок…

Старушка привычно поправляла сползающий с его безжизненных ног плед и тоже неотрывно смотрела туда же, куда он. Словно оба они силились разгадать невероятной трудности задачку, преподнесённую им жизнью…

Как-то, проходя мимо них и ещё не успев поздороваться, я услышал, как старик тихо, на грани лёгкого шороха, выдохнул, повернув к старушке своё худое лицо: «Хорошо-то как, Люба!.. Снежок такой славный!.. Через месяц уж – Новый год…»

В последний раз, весной, я видел старика, сидящего на лавке одного. И глаза у него были совсем мутные, и стоящих в них слёз было гораздо больше, чем голубизны…

Я подумал, что, наверное, в таком состоянии у человека может быть лишь одно реальное желание – погрузиться наконец в «утробу» матушки-земли. Туда, где уже покоятся самые дорогие твоему сердцу люди…

«Между тьмой утробы – темнотой могилы, дай, Господь, мне воли, дай, Господь, мне силы…»

Наверное, преимущество достойных людей в том, что они умирают вовремя, не постыдно, не загрызая чужой век… Но как стать достойным подобной милости? И всегда ли данный посыл справедлив? Например, тот старик, с седой щёткой усов, выглядел очень даже достойным…

Незаметно я снова заснул… А когда проснулся – обнаружил, что Юрки рядом нет. По звукам, долетающим из-за дощатой перегородки, понял, что баба Катя на кухне кипятит утренний самовар, изогнутую коленом под прямым углом трубу которого она вставляет в специальное круглое отверстие, проделанное в печной трубе. Однако печь втягивает в себя не весь дым. Малая часть его просачивается и сюда, ко мне, воскрешая в памяти какие-то давно забытые воспоминания. И, чтобы не спугнуть их, я какое-то время ещё лежу тихо-тихо, не шелохнувшись… Но промелькнувшие на миг неясные видения не возвращаются, не обретают чётких линий и растворяются в небытии…

Я без особой охоты выныриваю из нагретой постели, одеваюсь. Просушенная одежда лежит рядом на чистом, блестящем желтоватой краской полу.

На кухне, поздоровавшись с бабой Катей, умываюсь из тяжёлого, гремучего рукомойника, прикреплённого возле печи.

– Скоро уж самовар поспеет. Ишь как ворчит?! – улыбается она не то мне, не то своему любезному Самовар Самоварычу. – Так что не разбегайтесь далеко – через полчасика чай будем пить, завтракать.

Я вышел в сени и остановился. Входная дверь была распахнута, а в её проёме, во всю его высоту, наполовину, правда, уже расчищенная, слегка просвечивая сверху – где слой снега был тоньше, – стояла белая стена. Юрка широкой фанерной лопатой старался ещё больше разгрести от плотного снега вытянутое в высоту свободное пространство. В нижней части двери «стена» была примерно метровой толщины. Напарник мой срезал лопатой часть преграды, отбрасывая снег наружу, поближе к завалинке.

Движения его были энергичны, а румянец так и играл алым цветом. Одет он был, несмотря на утренний ядрёный морозец, достаточно легко: без шапки, в клетчатой байковой рубахе и расстёгнутой меховой безрукавке. Увидев меня, привалился спиной к распахнутой входной двери и, весело подмигнув, опираясь руками и подбородком на черенок лопаты, предложил:

– Не желаешь размяться?! Вишь чё за ночь пурга натворила…

– Пропусти меня сначала исполнить более неотложное желание, – ответил я, чувствуя, что не попадаю в унисон его бодрому настроению. Видимо, я сейчас пребывал ещё в том самом состоянии, о котором мне частенько в детстве говорила моя бабушка Ксения: «Встать-то ты, внучек, уже встал, а вот проснуться – ещё не проснулся…».