Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

Ола, увидев, что я неправильно, по её мнению, – не снизу вверх, а сверху вниз, – отрезаю мясо, улыбнувшись, сказала:

– У русских нос большой. Чтобы его не отмахнуть, они режут мясо неправильно.

И, словно демонстрируя, как надо это делать, ловко, одним движением руки, отпласнула небольшой кусочек мяса, оставшийся у неё в зубах, сделав быстрое движением ножом снизу вверх.

К нам подошёл отец Олы.

– Вкусно? – улыбаясь, спросил он меня.

– Очень, – совсем чуть-чуть слукавил я.

– Нравится наш праздник? – продолжал радоваться алеут.

– Да! – на сей раз совершенно искренне ответил я. – Всё так естественно, просто…

– Мы ещё потом танец охотников исполнять будем…

Кто-то окликнул его, и он отошёл в сторону…

А мне вдруг припомнился другой, грустный праздник в удэгейском посёлке Гвасюги, который река Сукпай разделяла надвое.

На одном её берегу жил род Кимонко, на другом – Калюндзюга. Между собой они не ладили. Их давняя вражда, неизвестно как, когда, из-за чего начавшаяся, была менее, а точнее сказать, совсем не кровопролитной, если не считать редких непонятных исчезновений в тайге того или иного представителя рода, но зато не менее затяжной и напряжённой, чем у знатных итальянских семейств Вероны: Монтекки и Капулетти.

Калюндзюга гордились тем, что в их роду был настоящий писатель Тимофей Калюндзюга. Автор единственной книги «Вниз по Сукпаю», которая «в авторизированном переводе», то есть практически написанная заново «на основе заметок автора», вышла в шестидесятые годы двадцатого столетия в Ленинграде, огромным даже для необъятного Советского Союза тиражом.

В книге был отображён промысловый опыт удэгейского охотника, основанный на традиционных, национальных способах добычи зверя, и описывалось множество забавных и курьёзных случаев из жизни самого Тимофея, основу которой составляла охота.

Например, красную рыбу он добывал острогой, в местах нереста, никогда не пользуясь сетью, как и его предки. Тут же солил икру и рыбу, оставаясь на месте до холодов, когда подходило время добывать на зиму мясо.

Не сильно мудрствуя, особенно в многоснежье, Тимофей отыскивал кабанью тропу и к какой-нибудь здоровенной лесине, лежащей поперёк неё, через которую перебирались кабаны, скользя по ней брюхом и оставляя на колодине в снегу глубокий жёлоб, – укреплял прочное острое лезвие, присыпав его снегом…

Через день-другой он возвращался на место уже за добычей. Обычно идущий впереди секач или самка со своим подросшим к зиме выводком, преодолевая препятствие, натыкались на нож, но по инерции продолжали двигаться вперёд, вспарывая брюхо вбитым в колодину обоюдоострым ножом. Выводок, слыша крик боли и опасности, тем же путём устремлялся вперед: за матерью или вожаком, стараясь поскорее перемахнуть через колодину… И большинство из них постигала та же участь… Тимофею потом предстояло только разделать несколько окоченевших туш. У которых птицы, в лучшем случае, могли выклевать глаза, а мыши отгрызть «пятаки». Остальное небольшому зверью из-за толщины кабаньих шкур было недоступно.

Прибрав мясо и убрав с выкрашенной в красный цвет кабаньей кровью колодины своё «орудие лова», Тимофей уже до следующей зимы не тревожил лесных хрюшек.

На медведей, которых ему удалось добыть сорок штук, Калюндзюга чаще всего охотился тоже при помощи холодного оружия – пальмы и ножа, как это делали его далёкие и не очень далёкие предки, лишь изредка используя огнестрельное оружие.

Сей весьма своеобразный и рискованный способ охоты заключался в следующем. Прочное, хорошо высушенное древко пальмы упиралось в землю, когда, уже растревоженный в берлоге, медведь, выскочивший из неё наружу, устремлялся, встав на задние лапы, к охотнику, посмевшему нарушить его сладкий сон…

На другом конце древка, направленного примерно под углом в сорок пять градусов к вздыбившемуся зверю, сыромятным жгутом, высыхающим прямо на древке, укреплялось острое широкое лезвие, имеющее незаточенный четырёхгранный «хвостик» с «зубом», предназначенным для крепежа.

Охотник, стоя одним коленом на земле, двумя руками удерживает проходящее под мышкой древко, плавно направляя его в самое уязвимое место, в живот разъярённому зверю. Обычно медведь, традиционно вставший перед охотником на дыбы, не обращал внимания на выставленную в его сторону «соломинку», и сам натыкался на это смертоносное орудие. Иногда пронзающее его насквозь. Так умелый энтомолог нанизывает на булавку очередной экземпляр своей коллекции. Ловкость охотника при данном способе охоты заключалась в том, чтобы вовремя отскочить в сторону от падающей на него «оскаленной глыбы». А затем помочь зверю, вытаскивающему из себя пальму́, часто вместе с кишками, быстро умереть, вспоров ему брюхо острым, как бритва, ножом.