Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице

– А если совесть есть, но человек, скажем так, преступил этот закон нравственности? Что тогда? – постаралась спросить она как можно более беззаботно. Но он, видимо, почувствовал ее волнение и, стараясь не смотреть на нее, ответил:

– Тогда такому человеку только Бог судья. Если совесть есть, то человек еще способен услышать то, что ему хочет сказать Бог.

– А как это услышать?

Он не выдержал и с улыбкой посмотрел на нее.

– И это вы задаете мне такой вопрос, товарищ верующая христианка?

Она густо покраснела. В этой беседе она совсем забыла, кто есть кто. Борис Николаевич так просто и интересно рассуждал, что она, как всегда, забыла, что он значится вроде бы неверующим. Но почему «вроде бы»? Почему неверующим? Может, неверующей в данную минуту была она? Это откровение ее поразило, как молния. Она не выдержала и в сильном волнении сказала:

– Борис Николаевич, вы тоже верующий. Настоящий верующий. Может, я по сравнению с вами фальшивое золото, а вы настоящее. Вы ведь всю жизнь храните себя!

Непонятно отчего, на ее глазах выступили слезы. Конечно, это она оказалась неверной, фальшивкой, не сумевшей сохранить себя перед первым же искушением. А он, сколько лет он уже хранит себя! Она вдруг увидела его совсем по-другому, и это сильно поразило ее. Он, увидев слезы на ее глазах, поспешил дать салфетку. Его самого до слез растрогали ее слова.

– Ну что вы? Вы же совсем меня не знаете. Я по сути своей – мирской, даже немного атеистический человек. Сомневающийся, Фома неверующий. А вы меня уже в святые записали. Мои слова – это слова. У меня профессия такая – говорить умные слова. Вы на это не смотрите и на этом не претыкайтесь. Вы ведь правильно связываете веру с церковью, – он посмотрел на нее. – Вы нашли свою церковь, по-своему любите ее, стремитесь туда. Ведь это счастье! А я вот так и сижу все у разбитого корыта. Строю себе какие-то замки, пытаюсь все понять, осмыслить. А вера-то, она приходит внезапно, как озарение. И тебе не надо это доказывать. Для тебя это очевидно. Я рад за вашу веру. А про меня вы, право, перегнули. Я духовный скептик и аналитик, таким обрести веру очень тяжело. Как сказано в Писании: «Сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-то от Господа». Это как раз про таких, как я. Так что до веры, до статуса святого мне еще далеко. Вы намного ближе со своей простой, детской верой. Может, наивной в моих человеческих глазах, но драгоценной в Божьих.

Она слушала его, и внутри зрела борьба. Рассказать ему все – о своей жизни в эти последние месяцы, о церкви, которая поставила ее на замечание, о том, что все отвернулись от нее, или нет? В нем одном она видела хоть какое-то понимание и опору. Но своей правдой она боялась потерять и его. Он верил ей, в нее. И ей было больно это слышать. Знал бы он на самом деле – какая у нее вера, думала она. А он продолжал и продолжал говорить о вере, о Боге, о своем сомнении, и все эти слова были как нож по ране.

– А знаете что, – весело сказал он, подходя к большому холодильнику, – мы сейчас откроем банку соленых огурцов и закусим ими.

Он наклонился, ища банку.

– Кстати, эти огурцы дачного посола. Вкусные, хрустящие. Да где же они? А вот, – и он достал самокрутную банку. – Племянник привез, – голос его погрустнел. Он поставил банку на стол и, взяв консервный нож, быстро открыл ее.

– Вот, накалывайте на вилку, – сказал он, пододвинув к ней банку. И сам тоже наколол аккуратненький огурчик.

– Да, действительно, потрясающе вкусные, – сказала она, ощутив большой аппетит. Положив огурцы на простой черный хлеб, они ели их, хрустя за обе щеки. Съев уже три огурца, она захотела еще. Вскоре банка была опустошена.

– Ну, а теперь чаю! – победно сказал он.

Она все не могла отделаться от чувства, что должна сказать ему правду. В особенности, когда он стал нахваливать ее веру. Она потупила глаза и, глядя на золотистый чай в чашке, тихо произнесла:

– Борис Николаевич, я должна вам кое-что сказать, – и замолчала.

– А вы считаете нужным мне это говорить? – спросил он, посмотрев на нее. Она подняла свои большие голубые глаза. В первый раз так долго она смотрела в его глаза. Раньше она старалась все время их отвести и даже стеснялась ловить его взгляд. Но сейчас она смотрела в его уже не молодые, серьезные глаза и словно читала, что он и так обо всем догадывается и все знает. Не отводя глаз, она ответила:

– Вы очень хороший человек. И очень много значите в моей жизни. Очень много. Вы такой честный, что вам просто невозможно врать. Я только хочу, чтобы вы знали, что я не такая хорошая и честная, как вы думаете. Мы все люди. И все мы грешим. Спасибо вам за все!