Максим Лапшин - К Лоле

— У вас что-то случилось?

— Ее украли. Какой-то Закир или Захер увидел ее и захотел в жены. Когда он узнал, что у девчонки пятьдесят процентов кавказской крови, то решил действовать по старинке. Тетке позвонили и сказали: «Жал, што она у вас кусаэца, за эта кармит нэ будэм». Я носился по городу и собирал деньги для выкупа, хотя все больше понимал, что ее вряд ли отдадут. Эти гады просто решили срубить дополнительный барыш, поэтому и засветились перед нами. Я купил, где посоветовали, два «калаша» и патроны. Вся эта вонючая братия сидела в частном доме в Коломне. Из соседних ларьков им приносили жратву и водку. Нужно было выманить их наружу и надрать жопу как следует, они же обыкновенные трусы. Даже удивляюсь, отчего местные так лебезили перед ними. Жмоты и трусы поганые. План, как с ними справиться, был у нас с приятелем на мази, и тут приезжает в Москву ее мамаша. Дочери нет. С ней припадок, истерика. Несколько раз тетка оттаскивала ее от телефонного аппарата, потому что та решила сообщить все властям. Эта паникерша ходила по квартире с флаконом корвалола и всех нас называла извергами. Она сбежала-таки из дома, помчалась на Лубянку, давала там налево и направо взятки, умоляла, чтобы мой и теткин телефоны поставили на прослушку, и, по ее собственным словам, три раза падала в обморок. В итоге был штурм, после которого Ирина три дня пролежала в реанимации. На этом танцы закончились. Вот такие дела, Олег.

Какой чистый и приятный звук издает простая фаянсовая тарелка, когда о край легко задевают ножом или вилкой. В который раз, не в первый и не в десятый, я задумываюсь о случайностях и снах. В отличие от времени, похожего на мозг любой из обезьян, сны могут иметь три различных содержания: прошлое, настоящее и будущее. Сон вида настоящее бывает наиболее редко и заканчивается пробуждением, он не уходит, выцветая, в тьму, равную той, из которой появился.

Сегодня ночью я проснулся оттого, что попугай откусил мне палец. «Каким же образом, — думал я, лежа в темноте, — попугаи проникли в мое отдыхающее сознание и почему до сих пор я не видел там Лолу?» Накануне я читал очередной детектив. Со страниц истории попугай и слетел. Он прыгал по клетке, кричал какую-то чушь про то, как муж загубил свою жену, потом хохлился и честным голосом просил сахару. Затем, стервец, тяпнул меня за палец. Почему же глупая птица так легко впорхнула туда, где уже давно ожидаю я Лолу?

От «Розмари» я повернул налево, чтобы пройти вдоль дома и посмотреть на витрины расположенных подряд магазинов «Радио», «Наташа», «Трубадур». Послышалась автоматная очередь. Стрелявший прятался за открытой дверью подъезда и оттуда колотил в упор по лежащим на снегу под смехотворным прикрытием мусорных бачков противникам. Улица была пуста, через пять домов впереди поспешно разворачивалась дребезжащая «Победа». Оружие замолчало, успокаиваясь в руках горластого воина, который, вероятно оставшись неудовлетворенным результатами стрельбы, закричал: «Мишка, Санька убиты! В помойке, убиты!»

Случайности, как видно, ведут себя иначе. Они воспламеняют восприимчивых к их огню и сразу гаснут, чтобы затем вспыхнуть и прожечь сюртук действительности уже в другом, неожиданном месте. Зимняя улица, вроде той, на которой вдруг воцарилась полуденная тишь, вырастает из сугроба, и, похожим образом, каждая вящая история начинается нос к носу с незнакомцем или его собакой. Я не подвержен романтическим печалям и уважаю кувшины, в которые посажен людской дух, но вот ослабла ласковая цепочка, держащая нестойкого сангвиника у канонической ноги воспитания в семье, где папа — военный консерватор и владелец двух редакций ПСС В. И. Л., и я впал в примитивное платоническое чувство. Теперь я твой мурлыка, Лола, и весь состою из частей.

Сейчас опять буду звонить. Ты можешь солгать, что тебя нет дома, можешь, испытывая неловкость, повесить трубку или посчитать меня ненормальным и запретить любые воспоминания, но найдется ли действие, способное изменить главное: мимолетной милостью дочери современного ширваншаха я превращен в пионера ультравысоких сфер. Никто до и, я уверен, никто после не повернет раскочегаренный лайнер с пассажирами-нервами и пассажирками-эмоциями в такой позитивно-сумбурный поток. Ведь раньше мне на лекциях хотелось то зевать, то браниться, что я и делал — в рукав, шкерясь, как курильщик в кинотеатре, а нынче — грызу орехи и чист лицом, воображая пломбирно-кремовый, плюшево-белый праздник твоего возвращения.