Максим Лапшин - К Лоле

«Оставьте требование, а за книгой подходите через пятнадцать минут», — доносится до меня сквозь вату в ушах. Всего-то, оказывается, нужно было услышать человеческий голос. Простой женский голос. Выгнув тонкое запястье, она указала на красную коробочку для заказов и вернулась к распределению книг и формуляров. Ее худенькие оголенные до плеча руки выглядели на фоне уложенных пластами громадных фолиантов гибкими и изящными, а лицо — таким приветливым и спокойным, что я чуть было не осмелился ее позвать. Как ты хороша! Как прекрасны все далекие и недосягаемые, не закованные в броню неприступности, тихо перешедшие из ангелов в люди.

Так и не оживший валун языка во рту молча благодарит ее. Завихрения импульсов, скоростей, а главное, времени устаканиваются. Деревянные стрелки настенных часов изображают гимнастическую фигуру, эквивалентную четырнадцати ноль-ноль. Тревожная месса переместилась из головы в живот.

Похлопывая себя по бедру оцарапанной утром в автобусе папкой, я направился к раздевалке. В местной столовой сносные обеды только по четвергам, когда готовят свекольник и жареную рыбу, а в остальные дни меню однообразно и более чем уныло: суп капустный лист, рагу с Овном, компот из мертвых груш. Шашлык и салат «Каналья» не подают никогда. Поэтому путь мой лежит в «Розмари», поближе к недорогим пельменям со сметаной, черным хлебом и томатным соком.

Там на бледно-зеленой стене висит видная с любого места копия хорошо известной картины «Девочка с персиками». Напротив малиново светится реклама сандеев. Над сверкающими салатницами и вращающимися тарелками с безукоризненно нарезанными ломтиками рыбы и сервелата лоснится желтое лицо продавца.

Я сажусь спиной к празднику жизни, разыгравшемуся в витрине, ставлю перед собой тарелки с дымящимся кушаньем и складываю газету на ширину колонки, чтобы она не занимала лишнего пространства на столе. Рядом есть свободные места, их занимают двое молодых мужчин, одетых в одинаковые черные костюмы и однотонные галстуки. Один из них постарше, рыжеват и медлителен, как лемур, второй — брюнет отточенно спортивного вида.

Так как они вошли без верхней одежды, то скорее всего очутились здесь проездом, будут есть быстро, сидя с легким наклоном друг к другу, коротко переговариваясь и поглядывая на часы. Уже приступили. Начинают обильно перчить суп харч-харч и покрывать хлеб душераздирающим слоем горчицы. Я баландаю пельменину в чашке со сметаной и читаю о результатах баскетбольных матчей в суперлиге «Б».

— Ничуть не жалею, что ушел из райкома комсомола, — говорит лемур медвяным голосом. Наверное, во рту у него золотой зуб. — Спайка с бывшим главой администрации меня не устраивала, зато теперь существует другой путь наверх. Я могу использовать Ластина в своих целях и знаю, что он не будет действовать мне наперерез. На этапе предварительных переговоров справится существующая команда, затем я думаю подключить тебя и Свету. Игра предстоит жесткая, поэтому решай, справишься ли ты. Ответ мне нужен как можно скорее.

— Я готов, Олег, — раздается голос брюнета. Он звучит несколько напряженно, словно тот пытается разгадать, какая разведка его вербует — японская или немецкая.

— Пойми, что правила одинаковы для всех. Я не могу сделать исключение ни для своей любовницы, ни для институтского друга. Что касается работы, то все другие дела остаются в стороне, таков мой принцип.

— Я понимаю…

— Не перебивай. Ты лучше скажи: сможешь ли ты раз и навсегда выбрать между деловой карьерой и карьерой в спорте?

— Ты имеешь в виду танцы? Я не занимаюсь уже полгода.

— Вот как? Ты не говорил! У тебя вроде была новая партнерша?

— Она тоже ушла. Правда, не по своей воле.

— Вы же, кажется, собирались пожениться?

— Ее мать была категорически против. Самодурка, каких свет не видывал. Готова была загубить девчонке будущее, лишь бы не выпустить ее из-под своей опеки. Мы же с Ириной второе место на Европе заняли.

— И где она сейчас?

— У родителей в Грозном. Тут она жила с шести лет у тетки. Английская спецшкола, бальные танцы, крутой институт — это все теткина заслуга. Только если Ира любую вещь ловила буквально на лету, то ее мамаше приходилось вдалбливать все в голову часами: почему дочери нельзя уезжать из Москвы, почему на костюмы приходится тратить большие деньги, зачем приходит этот юноша, то есть я, ну и так далее. Но, знаешь, подобные нервотрепки стоили того, чтобы Ира продолжала танцевать. У нее был талант.