Максим Лапшин - К Лоле

Недалеко от нашего дома на улице Громова находился магазин «Букинист», и мама частенько заходила со мной туда — выбрать что-нибудь из прошлогодних номеров «Нового мира» или полистать каталоги «ОТТО». В это время я, стоя в антикварном отделе, распределял остатки школьного внимания по полкам с патефонными пластинками, хранившими охрипшие после смерти голоса певцов, со швейцарскими часами, в которых время надежности обогнало обычный тик-так, с мундштуками и шкатулками, вырезанными из костей их владельцев, чьи изображения были тут же, под стеклом, на открытках и фотографиях, отобразивших наполненную серебряной пылью атмосферу девятнадцатого столетия.

К полке с книгами мой взгляд подходил незаинтересованным и усталым, и лишь однажды произошло громкое исключение, которое солидной в то время суммой в сорок четыре рубля расписалось в статье «кредит» нашего легко проедаемого семейного бюджета. На опушке икнувшего двадцать девятым томом словаря Брокгауза и Ефрона стоял исполин академического стиля, на строгом корешке которого было одно-единственное слово: золотыми равновеликими буквами — «Мироздание». Такую книгу невозможно с небрежностью шлепнуть на прилавок — не выдержит ни дерево, ни алюминий, от таких книг, как эта, руки архивариусов становятся сильнее, чем руки лесорубов, и если вы подумали, что дело в весе и размерах, то я должен добавить следующее: носить мироздание, закрывать мироздание.

Я вымаливал эту книгу три дня и три ночи, за обеденным столом и во время вечернего просмотра «Семнадцати мгновений весны», то мешая правильному родительскому пищеварению, то скорбной фигурой возникая на сон грядущий на пороге родительской спальни. Понимая, что на этот раз в ребенке прочно запала какая-то внутренняя клавиша и упорная просьба грозит превратиться в вечный зов, папа не выдержал и пожаловался по телефону дедушке: «Антоша учится хорошо, но в последние дни сильно занудствует», а мама, вернувшись однажды с работы, вызвала меня в прихожую и велела одеваться, чтобы идти покупать «это твое, бог ты мой, здание».

Можете себе представить, как рядом с высоким рыжим томом в два дюйма толщиной выглядели бледные корешки учебников для шестого класса. Ничтожество слова в жалкой упаковке. Синие с лица мысли. Выжить удалось одной лишь «Ботанике».

В двух местах книги был проставлен экслибрис хозяина: «Библиотека купца первой гильдии А. Ф. Коровина». Ума не приложу, зачем купцу следовало знать причины небесного хода: зерно или сахар никак не отмеришь звездной мерой, но, видимо, я мало знаю о жизни купечества, и если день Коровина начинался с расчесывания бороды, то заканчивался он не обязательно сушкой с маком и чашкой чая в толстых пальцах. Должно быть, случались японские куклы у детей и элегантные золотые пенсне у отцов.

Я не стал учиться хуже, и родителям, наблюдавшим за моими ежевечерними камланиями над странной книгой, не пришлось сожалеть, что они уступили навязчивому капризу сына, который тогда незаметно для всех понял худую цену обязательного сидения с прямоугольной системой координат в ученической голове. В этом, пожалуй, также заключены одновременная природа порыва и причина неуверенности, заставляющие мысленно то помещать себя в пятиэтажное здание на улице Громова, то извлекать себя из него.

«Постой, послушай, я с тобой», — настигло меня на подходе к Охотному Ряду. Пересекая дорогу, ко мне приближалась перекошенная грузилом портфеля фигура Валерия Сергеевича. «Я с тобой, лады? Познакомь меня с твоей знакомой, будь другом. У меня в Москве совсем никого нет».

Глядя в его улыбающееся лицо, я понял, почему на детских рисунках папы, несмотря на свой обычный «пошел на работу» вид, выглядят похожими на готовых к запуску в космическое пространство человеков с отделенными от туловища руками и ногами. Потому что у некоторых детей действительно такие папы.

Мы пошли вместе. Размахивая свободной рукой, Валерий Сергеевич залопотал о загазованном воздухе, от которого у него чешутся глаза, и о дырке в подошве полуботинка. Взгляд его был нацелен в тротуар, ход мелок и тороплив, в результате чего он постоянно убегал вперед, обманываясь на поворотах. ЦУМ был рядом, и мы скоро оказались внутри.

У какого отдела играть комедию недоумения, казалось безразличным. После паузы, во время которой мой спутник разгадывал ребус автомата с газированными напитками, мы поднялись на второй этаж и остановились в секции мужских аксессуаров. Вдоль одного из прилавков вышагивала крупная, ярко накрашенная девица. Вдоль другого медленно двигалась вторая продавщица: ее отличала заколотая в волосы красная роза. Мы подошли к той, что была с цветком.