Виталий Полищук - Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы!

– Ты кем себя считаешь, дерьмец? – он приподнялся, наклонившись над столом, и уставился на меня взглядом, весьма напоминающим в данный момент змеиный. – Ты жив, пока я в ситуации не разобрался, – он цедил слова сквозь зубы, и был действительно страшен в этот момент.

И я, честно говоря, испугался.

Тем более, что был неправ – ну, зачем нарываться?

– Говорю словами – не исключено, что Ваня может пострадать очень серьезно. Если просто так, немотивировано, я исчезну из его жизни. Профессор считает, что у мальчика может развиться фобия, в результате которой он просто-напросто навсегда останется больным.

Деталей я не знаю, да они мне и не нужны. Это – вариант. Возможно, конечно, что все и обойдется…

Кудрявцев вздохнул, и как-то сник – вот только что передо мной сидел сильный и страшный противник, и вдруг я увидел просто уставшего стареющего человека.

– Понятно… Тебе, конечно, придется остаться, хотя бы на какое-то время… Говори, что нужно от меня?

– Документы. Пенсионное удостоверение. Паспорта. Имя и отчество менять не нужно, а фамилия должна быть одинаковой с Ваниной. Московская прописка. И главное – чтобы ты не появлялся здесь!

Он взял в руки мои документы, снова полистал и устало сказал, пряча их в нагрудный карман пиджака:

– Опять нарываешься… Ваня – мой племянник, и я его люблю. И ты хочешь лишить меня возможности видеть его?

– Тогда пусть в эту квартиру приходит любящий племянника дядя, а не всемогущий Кудрявцев! – твердо сказал я. – И это – обязательное условие!

– Нет, все-таки когда-нибудь я тебя… – начал он, вставая с места и отодвигая стул.

– Да-да, когда-нибудь вы убьете меня! Но не сегодня же? Так вы принимаете мои условия?

– А почему ты не хочешь по документам полностью стать бывшим отцом Ивана?

Я хмыкнул.

– Да потому, что рано или поздно мои пути будет пересекаться с людьми, знавшими раньше Леонида Крамарова, художника, творческую личность, и все такое прочее. А я кисти в руках не держал! Станут возникать вопросы…

– Ладно, с этим ясно… Но почему по паспорту тебе 55 лет, ты ведь гораздо моложе?

– Ну, это вы сами узнаете… Ведь проверять вы меня будете по полной программе – тщательно и досконально, разве нет?

Он промолчал. Положил на стол заключение из консультации и уже выходя, вдруг остановился и спросил:

– А почему ничего о деньгах не говоришь? Классовое сознание не позволяет брать деньги у эксплуататора и олигарха? На что жить будешь, к в а р т и р а н т? На свою пенсию? Так ведь Москва – город дорогой!

– Того, Юрий Борисыч, что вы даете Жене, на жизнь нам хватит…

– Ну-ну… – И он пошел к выходу.

Я вышел следом в прихожую, чтобы закрыть за ними дверь, и, уже выходя, он вдруг обернулся, шагнул ко мне, схватил рукой за грудки и, приблизив губы к моему уху, прошептал:

– Не дай бог тебе обидеть мою сестренку! Тогда… ну, точно тогда… В общем, ты меня понял, п а п а!

Когда они ушли, я вернулся в кухню, открыл кран с холодной водой и, упершись руками в раковину, долго стоял так, ожидая, пока из крана не полилась ледяная вода.

В голове не было ни единой мысли.

Я медленно набрал в бокал воды, сел за стол и долго-долго пил маленькими глоточками. Я был изнутри пуст, пуст, каким стал бокал, когда я поставил его на столешницу.

«Хорошо, что никого больше не было в квартире… Хорошо, что никого больше не было…» – думал я.

У меня вдруг заныла ушибленная скула, я встал, взял из-под раковины половую тряпку, которой Люба несколько раз за день протирала пол на кухне, и, шаркая тапками, поплелся в прихожую. Нужно было убрать с пола кровавые следы моего боевого столкновения…

Потом пришли Ваня с Любой, следом – впорхнула Женя. «Нет, – думал я, – колдуя с обедом у плиты. – Нужно срочно обучать стряпне Любашу. Или пускай Евгения нанимает кухарку!

За обедом я ел вяло – сказывалось похмелье. Между делом слушал рассказ Вани, как ему нравится учить буквы, поддакивал малышу.

После обеда я позвал Женю в гостиную и сказал:

– Утром здесь был ваш брат… В общем, я могу теперь сказать – я согласен на ваше предложение. Поживу здесь, сколько будет необходимо, и попытаюсь заменить Ване отца. А сейчас, Евгения, я пойду и посплю… Что-то я устал…

– А Юра… – Она схватила меня за руку. – Он вас… он вам… он вас не обидел?

Я смотрел в огромные голубые глаза, полные искренней тревоги за меня, на лицо с полуоткрытым из-за невысказанного до конца вопроса ртом, и думал, что она – просто девочка. Девочка-переросток. Любящая и одновременно страшившаяся брата, обожающая сына, но одновременно – художница и увлеченная невероятными явлениями творческая натура… Вот именно – творческая натура – плюс девочка-переросток…