Дженди Нельсон - Небо повсюду

Я пытаюсь вернуться к реальности и прислушаться. Он говорит:

– Помнишь, я сказал тебе на дереве, что видел тебя на Большом лугу? Что наблюдал, как ты пишешь что-то, а потом бросаешь на землю и уходишь. Но я не рассказал тебе, что потом, когда ты ушла, я отправился на луг и нашел обрывок бумаги между прутьями забора. Это было стихотворение про Бейли. Наверное, мне не следовало оставлять его себе. Я собирался вернуть его тебе тогда, на дереве – оно было у меня в кармане, – но потом подумал, что ты удивишься, что я его вообще взял. Поэтому и не стал говорить.

Он кусает губы. Я помню, что он сказал мне тогда, что видел, как я уронила что-то, но мне и в голову не приходило, что он пойдет искать это что-то и прочтет!

Он продолжает:

– Когда мы сидели на дереве, я увидел, что на ветках вырезаны какие-то слова, и подумал, что ты написала что-то еще. Но спросить не решился, поэтому вернулся в другой раз и записал все в блокнот.

Поверить не могу. Я присаживаюсь и роюсь в коробке, на сей раз более внимательно, и вижу заметки, написанные его странным маньяческим почерком. Наверное, переписывал мои слова со стен, сараев и других подходящих поверхностей. Я не понимаю, что я чувствую. Он знает обо мне все, меня словно вывернули наизнанку.

Лицо его замерло где-то между тревогой и предвкушением, но второе, кажется, побеждает. Он чуть не лопается от разрывающих его слов:

– Когда я пришел к вам в гости в первый раз, то увидел еще один листок. Он торчал из-под камня в бабулином саду, а потом еще стихи на подошве твоего ботинка, и в тот день, когда мы двигали мебель… Боже, твои слова словно кидались на меня, куда бы я ни шел! Я, похоже, сошел с ума, сам стал их искать… – Он трясет головой. – Продолжал, даже когда злился на тебя, как черт. Но самое странное в том, что я находил их еще до того, как мы познакомились. Сначала – всего пара строк на обертке от конфеты, которую я подобрал по пути к реке, – я и понятия не имел, кто написал их, пока не…

Он пристально смотрит на меня и стучит кларнетом по ноге. Похоже, опять разнервничался.

– Ну а теперь скажи что-нибудь. Все в порядке! Из-за твоих стихов я только влюбился в тебя еще сильнее. – Он улыбается, и на всей земле, где царит ночь, тьма сменяется ярким днем. – Ты что, даже quel dork не скажешь?

Я бы сказала уйму всего, если бы слова могли пробиться сквозь улыбку, которая неудержимо расплывается у меня на лице. И снова это его «я влюбился в тебя» заставляет меня забыть обо всем остальном, что он говорил.

Джо показывает на коробку:

– Они помогли мне. Я дурак, и, как ты могла заметить, мне сложно прощать людей. Я прочел их все: перечел много раз после того, как ты пришла ко мне тогда с розами. Пытался разобраться, что же случилось, почему ты была с ним. Мне кажется, теперь я понимаю. Не знаю… Пока я читал твои стихи, одно стихотворение за другим, я начал по-настоящему понимать, что ты чувствуешь, как это все ужасно… – Он сглатывает, опускает взгляд, ворошит ногой сосновые иглы. – И что он чувствует. Пожалуй, теперь я догадываюсь, как все произошло.

Как так случилось, что все это время я писала стихи для Джо, сама того не осознавая?

Он с улыбкой поднимает взгляд:

– А потом, вчера… – Джо швыряет кларнет на кровать. – Я обнаружил, что ты принадлежишь мне. – Он тычет в меня пальцем. – Ты моя, со всеми потрохами.

Я улыбаюсь:

– Издеваешься надо мной?

– Да, но это неважно, потому что и я весь твой. – Он взмахивает головой, и волосы падают ему на глаза. – Целиком и полностью.

Похоже, я сейчас умру.

Из моей груди вырывается стая безумно счастливых птиц и несется наружу. Я так рада, что он прочел мои стихи. Я хочу, чтобы он знал обо мне все, что можно знать. Я хочу, чтобы он познакомился с моей сестрой. И в каком-то смысле он с ней уже знаком. Теперь он знает про «до» столько же, сколько про «после».

Он садится на краешек кровати, поднимает палку и чертит ею что-то на земле, потом выбрасывает и смотрит в лес.

– Прости, – говорит он.

– Не проси прощения. Я рада…

Джо поворачивается ко мне лицом:

– Нет, это не про стихи. Прости за то, что я сказал в тот день про Бейли. Я уже прочел тогда все и знал, как тебя ранят мои слова…

Я прижимаю палец к его рту:

– Все хорошо.

Он берет мою руку, подносит к губам и целует. Я закрываю глаза, и меня охватывает дрожь. Мы так давно не касались друг друга. Он отпускает мою руку. Я открываю глаза. Он смотрит на меня вопросительно. Улыбается, но в улыбке еще столько хрупкости, столько боли, что они разъедают меня изнутри.