Лорен Грофф: Судьбы и фурии

Чолли шагнул в тяжелую тишину дома и сразу понял: что-то не так. Отец был на работе. Чолли опоздал из-за концерта. Он встал в дверях, но ничего не услышал. А потом сорвался с места. И нашел то, что нашел. В тот момент все в нем перевернулось. И пока он ждал скорую, у него созрел план. План, что ему теперь с этим делать, и как много лет это у него займет.

Он положил голову сестры на колени и обнимал, пока не услышал звук, доносящийся примерно за милю от их дома.

Звук сирен.

БЛЕДНЫЙ РАССВЕТ растекся тонким бледным слоем. Матильда дрожала, но не от холода. Ей было жаль этих трусов. Она ведь тоже была в отчаянии, ее также окутал и ослепил мрак, но повернуться ко всему этому спиной было бы слишком просто. Это жульничество.

Холодное стекло в руке. Глоток. Стул, отлетевший назад, горящее горло.

Минута боли, затем – покой.

Такое отсутствие гордости попросту гадко. Лучше уж прочувствовать все это. Лучше уж сгореть медленно.

Сердце Матильды было куда более горьким, мстительным и стремительным.

[И это правда.]

Сердце Матильды было добрым. [И это правда.]

Матильда подумала о великолепной спине Ланда, длинной и мускулистой, с нежно выступающим позвоночником. Это была спина Лотто.

Губы, скулы, ресницы – все то же самое. Торжество призрака в живом теле. Она могла бы преподнести мальчику этот подарок. Если не отца и не мать, то хотя бы дядю, родную кровь. Чолли был вторым человеком, который мог сказать, что знает Лотто лучше всех. Он мог бы рассказать Ланду о Лотто, нарисовать полный портрет человека, используя уже собранные Ландом крупицы информации: интервью, пьесы, тот мимолетный момент с вдовой, хотя Матильда и отдавала себе отчет, что была ужасно закрытой и не преподнесла ему ничего стоящего, кроме своего тела.

А вот Чолли мог бы дать ему мать. Гвенни.

Матильда могла бы напоследок подарить Ланду хоть что-то живое – время с его дядей.

Она встала. То, что так радовало ее последние несколько месяцев, куда-то улетучилось. Теперь ей казалось, что ее кости сделаны из гранита, а кожа натянута на них, как брезент. Она подняла коробку, чувствуя в руках вес всех злодеяний Чолли, и отправила ее в мусор.

Она зажгла спичку. Голубое пламя слизало палочку почти до конца, и на секунду прежнее настроение вернулось к ней, и она вдохнула – к черту, Чолли заслужил самого худшего наказания за то, что сделал с Лотто в его последние дни. Сомнения, которые он в нем посеял, стоили того – но что-то все же остановило ее дыхание. [Что-то вечное. Не мы.]

И за мгновение до того, как огонь обжег бы ее кожу, она бросила спичку в коробку. Матильда смотрела, как бумаги горят, пропадая, и ее проклятие, обращенное к Чолли, завивалось язычком дыма. Позже она отправит письма им обоим. Ланд сможет позвонить своему вновь обретенному дядюшке в любом момент своей жизни. И позвонит. Чолли устроит его свадьбу в своем особняке у моря. Чолли будет присутствовать на церемонии вручения дипломов детям Ланда, и они будут ездить на «порше», которые он им подарит.

Ланда будут любить.

– А это уже кое-что значит, – сказала она вслух.

Собачка проснулась и залаяла, учуяв запах дыма. И когда Матильда взглянула на кучу пепла, маленькая мрачная девочка, которую она призвала когда-то давно себе на помощь, ушла навсегда.

ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ СПУСТЯ в чайную комнату в доме Матильды вошла горничная-медсестра.

[Голубой узор на стенах, холодное, сумрачное ощущение юности и влюбленности.]

В руках у нее было блюдо с пирожными, единственным, что Матильда теперь могла есть. Женщина говорила, говорила, говорила и говорила, потому что заметила улыбку у Матильды на губах. Но когда она притронулась к Матильде, поняла, что старушка ушла. Ни вздоха. Кожа холодная. Последняя искорка жизни в мозгу Матильды перенесла ее к морю, на скрипучий песок пляжа.

И огонь любви, точно факел, осветит ей путь в ночи, вниз по темной полосе прибоя…

Когда Чолли часом позже узнал о случившемся, прилетел в ее дом на вертолете. В разгар утра он взломал замки в квартире Матильды в Лондоне и вошел внутрь, задыхаясь. В эти дни он уже был толст и почти антикварен, как какая-нибудь пузатая печка. Однако же, несмотря ни на что, он выжил, как выживают крысы, медузы и тараканы. Чолли взял три тоненькие книжки, которые Матильда написала, чтобы заполнить звенящую эхом пустоту непризнания.

[ «Алазон», «Эирон», «Бомолох». Она была ловкой в этом деле, но недостаточно искусной. Тиражи этих книг хранились в другой комнате, и их поедали тараканы.]