Виктор Мануйлов - Лестница

— Недавно у него? — продолжал расспрашивать бывший следователь.

— Неделю.

— Это не тебя ранили месяца два тому назад на Дворянской?

— Меня.

— Во как! А теперь. — по телику передавали — Коврова в реанимации. Дела-ааа. До тебя, кстати, у Мих-Миха был один парень, так Мих-Мих очень хотел подмять его под себя. И даже не парень этот привлек Мих-Миха в этом смысле, а сын его сожительницы, пацан лет десяти. Поговаривали, что мать этого пацана ударила Мих-Миха ножом. Не знаю, чем у них закончилось в этом смысле, а только сожительница этого парня вскоре же попала под машину, а его телохранителю припаяли пять лет: папашины деньги сработали.

Прибежал мальчишка с мобильником. Бывший следователь сделал несколько снимков.

— Вот теперь можно вызывать полицию и «Скорую», — произнес он с удовлетворением. Посоветовал: — Руку-то платком замотай. Медики приедут, сделают как надо. На вот тебе. Чистый. Зовут-то как?

— Тепляков. Юрий.

— Да-да-да! Как же, помню, помню. А меня — Данила Антонович. Шарнов. Подполковник в отставке. Мой тебе совет: на предварительном допросе стой на том, что Мих-

Мих приставал к тебе, и не раз, что стычка произошла из-за этого, что ты защищал свою честь. На этом стой твердо. Понял? О том, что Мих-Мих гомик, полиции известно давно. Отца нет — прикрыть Мих-Миха некому. Есть у него родственники, так те только и ждут, когда им предоставится возможность захапать торговую фирму «Кедр». Теперь и дело с покушением на вас с Ковровой, и на саму Коврову, я думаю, начальство свалит на Мих-Миха. На мертвого все можно свалить. Для многих это даже выгодно. Раньше-то все чиновники, что повыше сидят, из рук Мих-Миха кормились. Теперь пришла пора переключаться на его родственников. Но это так — для общего сведения. На меня советую не ссылаться: я у нынешних не на лучшем счету. Однако при случае операм свое слово скажу. И оперов вызову не каких-то там, а людей порядочных. Остались у нас еще и такие. Самому Жолобову позвоню. Отдыхай пока.

И бывший следователь Шарнов стал названивать, вызывая полицию и «Скорую».

В тот же день Теплякова допросили на месте происшествия, составили предварительный протокол, дали подписать. В протоколе так и значилось: Михаил Михайлович Укутский, имеющий склонность к половому извращению, домогался своего телохранителя, из-за чего и возник конфликт, закончившийся несчастным случаем — падением обоих с лестницы, в результате которого означенный Укутский получил травмы, повлекшие за собой летальный исход.

С места происшествия Теплякова и Мих-Миха увозили разные «Скорые». Раны Теплякова в больнице обработали, два пальца, оказавшиеся сломанными, упаковали в гипс, ночь он провел в палате, никто его не тревожил, и он мог, то и дело просыпаясь от приступов боли, перебирать в своей памяти все детали трагического происшествия, пытаясь понять, насколько правильно он себя вел в те немногие минуты, приведшие к столь непредсказуемому концу. Он жалел, что уступил Шарнову, сделав упор на домогательство Мих-Миха, хотя никакого домогательства не было. Теперь пресса начнет его, Теплякоа, спрягать и склонять по всем падежам, и ему уже виделись ухмылки знакомых и незнакомых людей. И всякий раз в своем воображении он натыкался на равнодушный взгляд Машеньки, хотя это был вовсе не ее взгляд, а ее сестры. И все это так сплелось и перепуталось в его сознании, каким-то образом сблизив вчерашнее событие с прошлым, так резко изменившим его жизнь.

Утром, после обхода, Тепляков узнал, где лежит Коврова, пошел ее навестить. Его мучил вопрос: знала Лидия Максимовна о том, что Мих-Мих является гомиком, — а он был уверен, что она не могла не знать, — и если знала, почему не предупредила Теплякова с самого начала?

В палате, где лежала Коврова, стояло всего две койки. Вторая была аккуратно застелена и явно не занята. Едва перешагнув порог, Тепляков увидел лицо Лидии Максимовны, жалкое и беззащитное, наполовину забинтованное; черные глаза ее, набухающие слезами, выглядывающие из белой повязки, о чем-то умоляющие, резко выделялись на белом фоне. Решительность, с какой Тепляков шел на свидание с ней, оставила его, и он, усевшись на табуретку, не знал, о чем говорить. Он даже забыл поздороваться, так его поразила перемена в женщине, которая с самого начала производила на него впечатление неуемной энергии и решительности.

— Что с тобой? — тихо спросила Коврова, положив свою руку на его забинтованные пальцы.

— А-а, это? Это. — начал он и запнулся, не зная, что говорить дальше. И вдруг, неожиданно для самого себя, выпалил: — Вчера Мих-Мих. то есть мы вместе. упали с лестницы. Он ударился затылком о ступеньку. короче говоря, травма, не совместимая с жизнью. Вот. Идет следствие.