Виктор Мануйлов: Лестница

— И я тоже почти взрослая: мне до восемнадцати лет осталось чуть больше полугода.

— Для мамы вы всегда останетесь детьми. Вот родишь своих, тогда и узнаешь.

Машенька шагнула к маме, обняла ее, поцеловала, чуть- чуть отодвинула с дороги. Открыв дверь, сказала с веселой и какой-то отчаянной улыбкой:

— Все, мамуленька, будет хорошо. Вот увидишь.

Татьяна Андреевна хотела еще что-то сказать, но дверь уже

закрылась, затем вторая дверь, что в тамбуре. Татьяна Андреевна нахмурила лоб, потерла его пальцами: что-то смущало ее в поведении Машеньки, что-то было нервное, незнакомое, наигранное. Она подошла к кухонному окну, перегнулась через стол, посмотрела вниз. Вот из-под козырька подъезда появилась Машенька, в руке почему-то пакет, и повернула влево, то есть к трамвайной остановке, и ее тоненькую фигурку тотчас же заслонила густая листва деревьев, растущих возле дома. Впрочем, может быть, направилась она вовсе и не к трамвайной остановке: бегать-то можно везде. Но вот странность: когда Машенька ее целовала, то в нагрудном кармане что-то твердое коснулось ее груди. И этот пакет. Зачем он ей на зарядке?

И тут Татьяна Андреевна запаниковала. Что-то подсказало ей, что Маша все-таки решилась на поездку к Теплякову, и это случилось только что. Она в отчаянии обежала глазами все предметы на столе и в полуоткрытом посудном шкафу. И увидела кончик сложенной бумаги под своей любимой кружкой. Достав эту бумагу, развернула и. и ничего не увидела кроме начала: «Милая моя, любимая Мамулечка!» Дальше все расплылось. Татьяна Андреевна вытерла слезы бумажной салфеткой и, задыхаясь, будто только что сама пробежала стометровку, дочитала записку: «Милая моя, любимая Мамулечка! Прости меня, пожалуйста, но я не могу не поехать к Юре. Мамулечка! Он не может меня разлюбить, потому что я его люблю больше жизни. Прости меня еще раз, не бойся за меня и не переживай. Я буду звонить. До встречи. Твоя Маша».

Татьяна Андреевна кинулась в свою комнату, схватила телефон, набрала номер телефона Машеньки, но ей ответили долгие гудки, пока равнодушный голос не прервал их, сообщив, что абонент недоступен.

А Машенька только в вагоне поезда, уже отстукивающего колесами первые километры, вставила в свой мобильник аккумулятор и позвонила домой.

— Мам, я еду в поезде. Все хорошо. Дорогу я знаю. Сегодня к вечеру буду на месте. Оттуда позвоню еще раз. Пожалуйста, не волнуйся. Пока.

Татьяна Андреевна хотела что-то сказать, крикнуть, но крик застрял в горле, да и телефон молчал, как будто где-то там все рухнуло в бездну, непроглядную и молчаливую, рухнуло вместе с Машенькой.

К счастью, на всем пути до Междугорска не случилось никаких происшествий. И пересадка с одной электрички на другую произошла без всяких задержек, и в самом Междугорске Машеньку словно ожидала маршрутка, и пассажиры — в основном пожилые женщины — были приветливы и словоохотливы, и дорога до завода заняла каких-то полчаса, хотя была разрыта во многих местах, где копошились с лопатами вокруг грейдеров и катков арбайтеры из Средней Азии.

Пассажиры покинули маршрутку и двинулись пешком к поселку Белые Пески, предварительно со всевозможными подробностями рассказав Машеньке о порядках на заводе и в том самом лагере, где томится ее Юра.

Машенька проводила путников долгим взглядом, огляделась, обнаружила неподалеку среди зарослей давно отцветшей сирени скамейку, устроилась там и смыла со своего лица камуфляж, похоже, так никого не напугавший и даже не удививший. После чего, отойдя еще глубже в кусты, сняла с себя тренировочный костюм, переоделась в белые полотняные штаны, белую блузку и курточку, распустила волосы, причесалась, посмотрела на себя в зеркальце и осталась довольна своим видом.

И только теперь сердечко ее запрыгало, забилось, будто синичка, нечаянно влетевшая в комнату. Машенька сделала несколько глубоких вдохов и резких выдохов, — как учил ее Тепляков, — забросила за спину рюкзак и направилась к проходной, стараясь ни о чем плохом не думать.

Была среда. Рабочий день подходил к концу. Тепляков убрал в ящики верстака инструменты, и теперь сидел и ждал Терентьича, ушедшего что-то выяснять у своего начальства относительно работы на завтрашний день.

В широко раскрытую дверь заглянула охранница в черной униформе, со света некоторое время пялилась в полумрак помещения и, никого не разглядев, спросила:

— Есть тут кто?

— Есть, — ответил Тепляков.

— Мне Тепляков нужен. Есть он тут?