Джим Шепард: Книга Аарона

Женя прижала ладонь ко рту. Мадам Стефа побежала вниз. Корчак спешно оделся, и я последовал за ним вниз, как только он засунул ноги в башмаки.

Мадам Стефа находилась в главной комнате, пытаясь успокоить детей. Она встряхнула нескольких, издававших слишком много шума. Немцы с украинцами продолжали кричать. Корчак выглянул из кухонного окна и увидел нечто, заставившее его вытянуть меня во двор через заднюю дверь вслед за ним.

Двор был заполнен толпой людей: пятью или шестью офицерами СС, шеренгой украинцев и еще двумя желтыми полицейскими. Эсэсовцы и украинцы, несмотря на жару, были одеты в длинные шинели, они потели и требовали воды. Лейкин стоял, уперев руки в бока, склонившись перед своими полицейскими. Корчак спросил у него, что происходит, и Лейкин приказал ему собрать всех. Корчак еще раз задал вопрос, и Лейкин повторил приказ.

Когда Корчак сказал, что ему нужно время на то, чтобы все дети собрались, Лейкин сказал, что у него есть двадцать минут.

– Объясни ему, – сказал мне Корчак. – Скажи ему, что мне нужно больше времени.

– Ему нужно больше времени, – сказал я Лейкину. Лейкин посмотрел на меня.

– Десять минут, – сказал он.

Корчак протолкнулся внутрь и хлопнул в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание. Мадам Стефа и остальные работники приюта пытались заставить самых расстроенных прислушаться к словам старого доктора. Он попросил двоих мальчиков закрыть двери, и когда какие-то украинцы попытались их остановить, прикрикнул: «У нас еще есть пять минут», – и те отступили.

Как только закрылись двери, дети начали проталкиваться к нему, будто те, кто стоял к нему ближе всего, находились в большей безопасности. Я и сам протолкнулся вперед. Меня охватила такая паника, что я только и мог что кричать: «Пан доктор! Пан доктор!» Митек держался за край моей рубашки, чтобы оставаться на месте. Его голова так кишела вшами, что казалось, будто у него волосы поседели.

Корчак сказал, что по общему убеждению в его доме было столько хорошо воспитанных детей, что порой невозможно было догадаться, что в доме есть хоть один ребенок. Он рассказал, как его мать говорила, что у него совершенно нет никаких амбиций, потому что ему было всегда все равно, с кем играть, со своими или с детьми дворника, и что он бы никому не пожелал того, что им всем предстояло сделать. Он сказал, что там, куда мы направляемся, не будет ни карт, ни солнечных ванн, ни отдыха. Когда некоторые дети начали шуметь, он сказал, что сообщает это нам, потому что всю свою жизнь положил на то, чтобы добиться уважения к ребенку, и теперь настало время применить его лозунги на практике. Зашумело еще больше детей, и он успокоил их взмахом руки. Он сказал, нам не стоит забывать: сам Моисей был когда-то ребенком, которого приговорили к смертной казни. Он рассказал всем о том, как однажды уговорил Ержика не забрасывать муравьев землей. И кто знает, сказал он: может быть, даже сейчас те муравьи еще сидят в своем домике, рассказывая историю о том, как им удалось выжить.

Он сказал нам построиться в шеренги по четыре человека, и работники приюта помогали ему. На это ушло все наше оставшееся время. Двери с силой распахнулись раньше, чем мы успели закончить, и снова раздались крики.

Корчак подождал, когда они стихнут, после чего сказал, что он уже так сильно нами гордится, что его сердце разрывается от гордости. И если хоть у кого-то есть шанс выжить, то кто сказал, что не у нас? Еще он сказал, что использует свою старую магию, вот увидите, и выклянчит для всех хлеба, и картошки, и лекарств. И что он останется с нами, что бы ни ждало нас всех впереди.

Мадам Стефа держала одного очень больного пятилетку и передала второго в руки Корчаку. Тот поднял девочку у всех на глазах и сказал, что Ромча будет нашим знаменосцем. На пару Ержику, который пощадил муравьев. Он попросил одного из работников вручить Ержику ярко-зеленый флаг со звездой Давида, и двое детей постарше помогли ему справиться с завязками.

У Митека все еще были его прогнившие сапоги и молитвенник умершего брата. Абраша со сросшимися бровями держал скрипку в футляре. У Зигмуса не было ничего. Другие дети держали игрушки или чашки. Большинство было в кепках.

Эсэсовец у входной двери держал в руках папку с бумагами и взялся за перекличку, которая заняла несколько минут. Дети старались прибиться поближе к Корчаку. Закончив, эсэсовец выкрикнул за дверь, что он насчитал сто девяносто два ребенка и десять взрослых. Корчак сказал работникам приюта, чтобы те стали у каждой пятой шеренги четверок, но Доре с Бальбиной пришлось постараться, чтобы найти свои места. Дора сказала, что всю жизнь ей приходится быть первой, и хоть в этот раз ей хотелось бы занять место где-нибудь подальше. Бальбина сказала, что не видела в своей жизни ничего подобного и что ей впервые приходится отправляться в путешествие, пункта назначения которого она не знает. Они продолжали трепаться, когда он вывел нас на улицу на солнце.