Джим Шепард - Книга Аарона

Левый рукав его форменной куртки был подоткнут под ремень, потому что у него не было руки. Он заметил, что я смотрю на рукав, и сказал по-польски: «Войны – это вам не пирушки. А вот ты должен чувствовать себя везучим молодым человеком, правда?»

Лейкин представил его как оберштурмфюрера Витоссека. Я поздоровался, и немца, казалось, повеселил мой тон.

Борис притворялся, что спит на полу у моих ног.

– Я бы попросился войти, но, наверное, теперь – не лучшее время, – сказал немец.

– Правда, он неплохо говорит по-польски? – заметил Лейкин.

– Тебя зовут Аарон Ружицкий? – спросил немец.

– Да, – ответил ему я.

– Не мог бы ты выйти в коридор, – сказал он.

– Аарон, – позвала мама из кухни.

Я вышел и захлопнул за собой дверь. Окно в коридоре разбилось, и казалось, что дождь стучит еще громче. Семья, которая жила под этим окном, натянула попону над головами, чтобы не вымокнуть. Струи воды стекали в ведро.

Немец сказал, что хочет, чтобы я пришел в службу, которую он сейчас устраивает на Желязной улице. С дюжину евреев уже там побывали, и Лейкин порекомендовал меня.

И что мне делать в таком месте, поинтересовался я.

– Это что-то вроде небольшого еврейского концерна, – сказал он. – Вот твой друг уже стал его частью. Именно он тебя и порекомендовал, – повторил немец.

– Порекомендовал для чего? – спросил я.

– Ну, всегда есть место открытиям, если тебе интересно, что творится в окружающем мире, – сказал он. Я посмотрел на Лейкина, который только пожал плечами.

– Конечно, ты можешь служить в трудовом батальоне, – сказал немец. – У тебя есть личная карточка?

– Меня еще не зарегистрировали, – сказал я.

– Это в доме 103 на Желязной, – сказал немец. – Твой друг расскажет обо всем, что тебе нужно знать.

– А больше тебе ничего знать и не нужно, – добавил Лейкин.

– О, и еще кое-что, – сказал немец, уже уходя.

Он открыл дверь, и моя мама вместе с мамой Бориса ахнули, стоя посреди квартиры.

– Не будете ли вы так любезны предоставить мне какую-нибудь еврейскую книгу или другой священный предмет?

Мы переглянулись между собой.

– Предмет? – переспросила мать Бориса.

– Что-нибудь, во что вы верите, – пояснил немец.

– Что-то, во что они верят? – спросил Лейкин.

– Что можно взять как амулет, – сказал немец. Пока мы молча стояли, он добавил: – У меня когда-то был один такой в Кёльне, и смотрите, что случилось, когда я его потерял.

Мать Бориса вышла из прихожей. Моя же мама просто таращилась на него.

– Доброе утро, – сказал ей немец.

– Доброе утро, – ответила она.

Мама Бориса вернулась с мезузой, которую передала немцу.

– Благодарю вас, – сказал немец, принимая мезузу. – Auf wiedersehen.

БОРИС ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ СВЕТИЛСЯ ОТ СЧАСТЬЯ, потому что один наш контакт по ту сторону стены рассказал ему, будто в гетто переправляют столько контрабандного хлеба, что его уже стало не хватать на той стороне. Старый проход, проделанный Лутеком в стене на улице Приязда, так часто закладывали кирпичом и снова открывали, что люди начали называть его «бессмертной дырой». Немцы снесли сарай, который ее прикрывал. Борис говорил, эта дыра доказывает, что во вселенной есть только три непреодолимые силы: немецкая армия, британский флот и еврейские контрабандисты.

Пропускной пост на Хлодной улице разработал новую денежную схему: за двадцать минут до начала комендантского часа они объявляли, что час уже начался, и собирали по двадцать злотых с человека за то, чтобы перевести часы на правильное время и отпустить тебя восвояси, поэтому мы вернулись к «бессмертной дыре». Борис договорился по времени с другими бандами, чтобы мы могли пользоваться дырой сразу перед и после комендантского часа. Мы выходили и покупали, и продавали, что нам нужно, разбившись по парам, а если не видели следующую пару за нами, уходили, не дожидаясь их.

В плохую погоду София проходила через дыру, повесив туфли на шею на перевязанных шнурках. Она говорила, что ее туфли на самом деле подходили ей по размеру и если она их испортит, ей ни за что не найти еще одну такую же пару.

Борис не упоминал ни о немце, ни о Лейкине после того, как они ушли. Он не обращал внимания на то, как расстраивалась из-за этого моя мама, но, когда прошло четыре дня, он остановил меня, когда мы спускались по лестнице, и спросил, собираюсь ли я и дальше притворяться, что ничего не произошло. Я спросил, что он имеет в виду.

– Думаешь, они просто так о тебе забудут? – спросил он. – Ты серьезно хочешь помочиться в пиво тому однорукому немцу?