Джим Шепард - Книга Аарона

– О нет, о нет, о нет, о нет, – повторяла мама, а Борис крикнул, чтобы кто-нибудь закрыл дверь, потому что сквозняк.

– Перестань, – приказал ей отец. – По крайней мере с немцами мы можем быть уверены, что получим что-нибудь на обед. Немного горячего супа или что-нибудь такое.

Она начала с ним спорить, но он сказал, что новость о работе – хороший знак, потому что те, кто будет возвращаться, смогут захватить немного еды с собой. Он поцеловал ее, потом наклонился и поцеловал меня. Он посмотрел мне в глаза, как будто что-то собирался сказать, после чего встал и вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

После этого мама бросила на нас такой взгляд, как будто некая катастрофа выползла из самих стен.

– Убери ее отсюда, – в конце концов сказала мне мать Бориса. – Я закончу уборку. Иди постой где-нибудь в очереди, – сказала она моей маме и вырвала подстилку из ее рук. – Сделай что-нибудь полезное, чтобы прокормить свою семью.

Мама села за кухонный стол и закрыла лицо руками.

– Ну что ты, – сказал я ей. – Какой смысл сидеть тут и ждать, сложа руки.

Это была одна из ее фразочек, и именно она помогла маме подняться. Она взяла шляпу и сумочку и повела меня на улицу вслед за собой.

Магазины на Гесии были пустыми, и на картонках, которые стояли в витрине, было написано ПУСТЫЕ КОРОБКИ. Женщина, которая мела мусор туда-сюда старой соломенной метлой на выходе из одного магазина, сообщила маме, что позже утром на одной бойне на Гжибовской можно будет купить немного мяса, и мы отправились прямо туда.

Проходя мимо Джельной, мы увидели толпу, которая собралась вокруг парочки женщин, разливавших серое молоко из грязной жестянки. Мама прочитала их картонную табличку и повела меня дальше со словами, что они просят слишком дорого.

Она шла и разговаривала сама с собой. Она говорила, что нам ничего не будет стоить просто взглянуть. Она говорила, может, они выложат конину, смоченную в уксусе и воде, которые делают мясо более нежным.

Перед фотографической студией на аркаде она поправила туфлю. На оконной витрине было написано WehrmachtSOLDATEN. Мимо проехал рикша, и она пожаловалась, что сейчас все, у кого только остались руки и ноги, повскакивали на велосипеды и сделались китайскими кули.

– Твой несчастный отец, – сказала она.

– Ты все еще прихрамываешь, – сказал я ей.

– Им следовало бы брать только одиноких мужчин. Сначала они брали на работу только одиноких, – сказала она. – Поэтому все срочно начали играть свадьбы.

– Тебе нужно снова поправить туфлю? – спросил я.

– А что с твоими? – спросила она.

– Перевязка помогла, – ответил я ей.

Мы прошли мимо мальчишки-скрипача, который играл «Ba’al Shem Tov» за монетки. Он прекратил играть, пережидая, когда я отойду от его кружки подальше.

– Не знаю, отчего немцы вечно отыскивают твоего отца, – сказала она. – В Шаббат двое из них избили его за то, что он не отдал им честь.

– Я видел отметины, – сказал я.

– Другой побил его, потому что он отдал честь, – сказала она. – Этот сказал ему: «Ты не из моей армии ».

– Почти все возвращаются из рабочих бригад через пару-тройку дней, – наконец сказал ей я.

– Я думала, что они пробудут здесь несколько месяцев, заставят пахать на них, а потом уйдут и мы снова будем мирно себе жить, – сказала она.

– Ты про немцев? – спросил я.

Она ничего не ответила.

– Думаешь, твой друг из еврейской полиции мог бы помочь нам разузнать, куда их забрали? – спросила она. – Мелкий пишер [11]с большими ушами?

– Он мне не друг, – сказал я. – Откуда ты о нем знаешь?

– Он сказал, что он твой друг, – сказала она. – Он заходил, искал тебя.

– И чего он хотел? – спросил я.

– Я же только что сказала – он хотел тебя найти. Может, это то место, – сказала она и зашла в дверь многоквартирного дома. Однако магазин, который там когда-то находился, уже исчез. Вместо него в пустой комнате стоял маленький круглый стол, а за ним – старик, который пытался спрятать свою бороду, обмотав лицо тряпкой, будто у него болел зуб.

– Твой друг – один из тех умных полицейских, которые не любят командовать людьми направо и налево, и вместо этого всегда поясняют, почему нужно сделать то или другое, – сказала она, когда мы снова вышли на улицу. – По их глазам видно, что они как бы хотят показать, будто от них ничего не зависит.

– Он мне не друг, – повторил я ей. – Но если я его увижу, я спрошу, может, он что-нибудь знает.

Она повела нас на деревянный мост через Пржебижскую улицу и остановилась посредине рядом с другими людьми, которые вглядывались в Вислу. Мы наблюдали за тем, как баржа спускается по реке. Мы видели какую-то зелень на другой стороне. Она положила руку мне на плечо, а я положил руку ей на спину.